Последняя женская глупость

– Может быть, и случилось один раз, – резко бросила Алла Анатольевна. – Но кто мне докажет, что она, – непримиримо указала выпяченным подбородком на Машу, – в это время была еще девушка? Вполне возможно, она начала вести половую жизнь не с моим сыном, а с кем-то другим. И не факт, что потом, после моего сына, у нее ни с кем ничего не было. Она могла продолжать тот же образ жизни. Знаю я подобных девиц! Забеременеют невесть от кого, а потом ищут виноватого. И находят, что характерно, не бича какого-нибудь, не грузчика из магазина, а мальчика чистого, воспитанного, из обеспеченной семьи, безответного ребенка, которого самым наглым образом совратили, а теперь хотят…

Маша зажала руками уши, чтобы не слышать, но голос Аллы Анатольевны способен был проникнуть и сквозь железобетон. Маша слушала, слушала ее несправедливые, оскорбительные слова и ждала, каждую минуту ждала, что вот сейчас он воскликнет: «Хватит! Это все неправда!» – вскочит, возьмет Машу за руку и уведет ее прочь… куда-нибудь, хоть к тете Лиде, потому что она единственная не разозлилась на Машу, не стала ее позорить случившимся. Даже он, он рассердился, испугался, сделался жалок. Но Маша сейчас все простила бы ему, только бы вскочил, вскрикнул протестующе, заступился за Машу, только бы остановил мать…

Никто не вскочил, не вскрикнул, не заступился за Машу. Алла Анатольевна остановилась сама, да и то лишь потому, что у нее перехватило дыхание.

– Он у меня первый был, – услышала Маша тихий, прерывающийся голос и даже не сразу поняла, что говорит сама. Осмелилась-таки! – Первый и единственный. И ребенок – его. Между нами это только два раза случилось: когда Новый год встречали у Люськи Калинкиной, ну и потом, на турбазе, на зимних каникулах. Наверное, тогда и… А что срок четыре месяца, так это мне врач в консультации сказала. Не думайте, я и сама хотела аборт сделать, я пошла к врачу, а она говорит: поздно. Говорит, можно только до трех месяцев. Я потому и тете Лиде сказала, что я… ну про это. А так хотела потихоньку из… избавиться – и все, и никто бы ничего…

Она бормотала, уставясь в пол да еще зажмурясь вдобавок, чтобы не взглянуть ненароком на него, не встретить его испуганного, затравленного взгляда. Как он смотрел на нее раньше, когда встречались на переменках, когда выбегали из классов как угорелые, думая только об одном: вот сейчас увидятся, вот сейчас поглядят друг на друга! Они учились в параллельных классах, и эти несчастные сорок пять минут урока казались бесконечными. А на школьных вечерах, когда они танцевали только вдвоем, сходя с ума от прикосновений тел?.. Вот где была мука! Хотелось запретного, до смерти хотелось, но никто не решался даже словечком обмолвиться, не то чтобы позволить себе что-то. Да и где, когда позволять? У него дома вечно торчали дед с бабкой, у нее – тетя Лида, надомница-машинистка. Провожал он ее редко, потому что после уроков его всегда ждала машина: мать присылала облисполкомовскую, чтобы, не дай бог, не опоздал на секцию. Он уже входил в городскую юношескую сборную по стрельбе из пистолета, имел шансы попасть в школу олимпийского резерва, сдавал норму мастера спорта, и Алла Анатольевна спала и видела республиканские, союзные, а там и мировые победы, славу любимого сына… То же будущее ожидало и его младшую сестру, которая занималась художественной гимнастикой. Мать была уверена, что девчонки есть и останутся в жизни сына лишь какой-то незначащей мелочевкой, мимолетным развлечением… и, в конце концов, она оказалась права! Он первым отдалился от Маши, начал смотреть как на чужую, он первым произнес слово «аборт», когда узнал про ребенка!..

– Погоди-ка, – пробормотала вдруг Алла Анатольевна, уставясь на Машу совсем другим, не ненавидящим, а исполненным какого-то священного ужаса взглядом, словно перед ней была не высоконькая девчонка с русой косой и заплаканными серыми глазами, а какой-нибудь Соловей-разбойник, Одихмантьев сын или чудовище вроде того, про которого Радищев упоминал в своей книжке «Путешествие из Петербурга в Москву», ну которое обло, огромно, стозевно, лайяй и что-то там еще. – Погоди! Ты говоришь, что была у врача? В женской консультации, что ли?

– Ну да, – кивнула Маша. – А где бы я еще врача нашла?

– Го-спо-ди… – прошелестела Алла Анатольевна пересохшими губами. – В женской консультации?! Там же по паспортам принимают! Они твой домашний адрес спросили?

– Да, в карточку записали, – кивнула Маша. – Как положено.

– Положено, положено, – простонала Алла Анатольевна. – А когда спросили, где работаешь или учишься, ты что ответила?

– Сказала, что учусь в школе, в 13-й. В 10-м «Б»…

– Дура! Идиотка! – внезапно заорала Алла Анатольевна, вскакивая с кресла с таким проворством, как если бы ему, этому креслу, вдруг надоело держать на себе тяжелое тело хозяйки и оно мощно выперло ее из себя. Наверное, это выглядело смешно, однако Маше было не до смеха: уж очень жутко закричала Алла Анатольевна, очень уж страшным стало вдруг ее лицо!