Последняя

Когда я открываю глаза в следующий раз, снаружи светло. Судя по положению солнца, я проснулась позже обычного. Все еще холодно – не до дрожи, но зябко. Пальцы плохо двигаются. Наверное, пора найти одежду потеплее. Но… мы должны добраться до реки если не сегодня, то завтра. А оттуда останется всего дня два или три. Столько я смогу продержаться без дополнительных слоев одежды и без перчаток. А потом я смогу спать в своей собственной постели, натянув одеяло до подбородка, и муж будет печкой греть мне спину. Будем надеяться, что паренек не станет особо ныть, что мерзнет. То есть если он действительно чувствует холод. Насколько помню себя в восемнадцать лет, он может и не замерзать. В мой первый год в университете я часто не трудилась надевать пальто, перебегая на занятия из здания в здание зимой. Мои друзья рядом тряслись от холода и не верили своим глазам, а я только пожимала плечами и говорила: «Вермонт».

Выползая из своего укрытия, я бросаю взгляд в сторону шалаша парнишки. Его рюкзак зебровой раскраски прислонен к наружной стенке. Я начинаю разбирать свое укрытие, решив, что шум его разбудит, но сколько ни смотрю в ту сторону, не вижу движения. Я отбрасываю в сторону последнюю палку каркаса. Она падает в листву и ударяется о камень. Ему каким-то образом удается не проснуться даже при таком шуме.

– Эй, парень, – говорю я, подходя ближе, – пора вставать.

Я приседаю на корточки у входа.

В шалаше пусто.

– Бреннан! – кричу я, вставая. – Бреннан!

А потом я начинаю задыхаться и больше не могу его звать. Поворачиваюсь на месте. Лес внезапно становится угрожающим. Я знаю, что паренек – часть шоу, и я с момента его появления мечтала, чтобы он исчез, но я не могу так. Не могу быть одна. Меня осталось слишком мало, чтобы снова быть одной.

Мне вспоминаются два слова: «нарушителей выпотрошим».

Я поворачиваюсь к северу, где ждет дорога. Он там, просто вне моего поля зрения. Я знаю это с ужасающей уверенностью. Он подвешен на дереве, с веревкой на шее, а из его живота истекают внутренности. Какой-то психопат явился в ночи и уволок моего единственного спутника. Он вонзил нож ему в живот, крутил и пилил, зажав крики паренька ладонью. Именно это меня разбудило, а не холод и не самолет. Я вижу, как Бреннан лягается и бесполезно дергает локтями. Красная кровь течет сквозь его красную толстовку. Он умер, как все, и ждет меня, все еще оставшуюся здесь. Почему? Я больше не могу, я не в состоянии двигаться вперед, зная, что меня ожидает, зная, что его нет, это слишком, я…

– Майя?

Разворачиваюсь на зов и вижу мальчишку: он уставился на меня. Мгновение я не могу осмыслить его появление или его слова. Кто такая Майя? Но когда паренек подходит ближе и я вижу тревогу на его лице, я вспоминаю.

– Где ты был? – спрашиваю я.

Я едва могу говорить. Чувствую разгоревшимся лицом прохладный ветер.

Парнишка смущенно отводит взгляд.

– Мне надо было в туалет, – объясняет он. – Получилось не быстро.

Кусаю нижнюю губу, перестраиваясь. Мое тело стало холодным и напряженным. Говорю:

– Ты уходил срать.

Он кивает, чувствуя себя неловко.

– Извини, если напугал тебя.

Он проходит мимо меня, не глядя в глаза, и начинает разбирать свое укрытие.

Я чувствую себя ужасно нелепо. На секунду мне показалось, что он на самом деле ушел.

Не важно, что мне казалось. С пареньком все нормально, он по-прежнему здесь. Он по-прежнему в игре – и я тоже.

16

В течение следующих трех дней участники видят только друг друга и операторов. Особенно заметен один: он появляется каждое утро с рассветом, молчаливый и неуместный, слишком близко придвигающий свой объектив. Еще один на второй день раздает сменные батарейки для микрофонов – и это единственные слова, обращенные к участникам, не считая редких провоцирующих вопросов. Для переговоров по рации операторы обязательно отходят на безопасное расстояние, а в свободное время находятся в собственном лагере. Ведущий исчез, исчезли и хаотично перемещавшиеся режиссер и назойливые ассистенты. В эти три дня участники осторожно продвигаются к овладению нужными навыками. Они не благоденствуют, но и не просто выживают: в основном благодаря тому, что Следопыт стал наставником для всей группы. На второй день Черный Доктор шутливо называет его «деревенским старостой».

– Да, я мог просто уйти и поселиться отдельно, – говорит Следопыт на третий день, сидя на бревне на солнце. Его подбородок и щеки заросли щетиной. Она появилась даже у него на голове, обозначив линию волос, в которой совершенно нет залысин. – И устроился бы отлично. Они, наверное, тоже справлялись бы – может, не настолько хорошо, но среди них есть врач, плотник и инженер, а Этан уже неплохо освоил установку ловушек. Они обошлись бы своими силами. Они бы научились. Я просто помогаю им учиться немного быстрее. Почему? Честно говоря, так интереснее. Я по-прежнему считаю, что в конечном итоге никому из них меня не обойти, но так хотя бы поживее. Так я не стану расслабляться.