Последние

Очешник Попов носил с намеком на ученость. Прежде он служил гардеробщиком в физико-техническом институте, где получил положительные рекомендации. Он только что – по счастливому случаю и не без протекции – устроился завскладом в научную лабораторию, что давало основание делать заявления типа «мы над этим работаем». Попов развил случайный диалог с Рихардом до полноценной задушевной беседы. Не сразу, конечно, а после окончания лекции. Вызвался проводить нового знакомца до трамвая и попросился переночевать, так как жилья в городе не имел. Рихард признался, что сам проживает в пригороде, так что от конечной остановки трамвая придется еще добрых полчаса идти пешком. Попова это не смутило. Он переночевал. Да и остался жить с Рихардом в одной комнате, столуясь в семье без всякой оплаты, оказывая, однако, разного рода услуги. Попов в силу каких-то неведомых причин оказался лицом весьма осведомленным в разных сферах. Информация, которой он делился, ценилась дороже денег. И вот с ним-то Яша пошутил, попав не в бровь, а в глаз и, хуже того, оскорбив самолюбие. Разумеется, Попов обиделся на «больные уши», но жить у Бауэров остался и Рихарда на работу устроил. «Большой души человек», – сделал вывод Рихард: младший брат при нем проявил вопиющую бестактность в отношении Попова, который сам себя тянул за уши с одной должности на другую, карабкаясь на пока неведомо какую карьерную высоту.

Неугомонный Яша, в конце концов, нашел применение своему юмористическому кругозору и наклонностям к драматургическому чтению текстов. Стал выступать в клубе колонии в жанре конферанса, используя диалоги и тексты, почерпнутые из периодики. Драмкружком в клубе руководил Александр Александрович Брянцев, в то время еще не лауреат Сталинской премии и не народный артист СССР, но уже известный театральный режиссер-новатор, организатор первого в России театра для детей. В колонии молодежь, объединившаяся в драмкружок, поставила под руководством Брянцева пьесу по сказке А. С. Пушкина «О рыбаке и рыбке». Сценарий многократно использовался в коммунах и детских домах. Поскольку все поголовно играли в рыбака и рыбку, Яша тоже увлекся, однако сольные выступления с юмористическими рассказами приносили ему больше удовлетворения. Поднаторев в «рыбке», он стал заучивать и читать на публике миниатюры Зощенко. Брянцев счел Яшу занятным малым и оставил в клубе выступать в концертах между номерами духового оркестра.

Вот уж когда жизнь в колонии забила ключом! Когда создали духовой оркестр, причем даже не один, а три – по возрастам музыкантов. Оркестры готовили к праздникам богатый репертуар: детский, молодежный, ветеранский и сводный. Репетировали в пожарке – помещении пожарной команды. Не только потому, что пожарные поголовно проявляли склонность к духовой музыке. В пожарной имелся просторный «красный уголок» с небольшой сценой, и там же устроен был склад музыкальных инструментов. Надежно: всегда под охраной и точно уж не сгорит даже при самом большом пожаре. Не дадут! А пожар не заставил себя ждать. Ближайший сосед и родственник Бауэров, муж сестры Николая, взялся коптить окорока и колбасы к Пасхе. Коптить надо двое суток без перерыва. Хозяин караулил очаг, устроенный между дверями тамбура при входе в погреб, изредка подменяясь с зятем. Склонный делать все наилучшим образом, он зятю не доверял изготовление окорока, прежде всего потому, что зять – русский, без настоящих немецких корней – не мог он, по мнению хозяина, должным образом воздействовать на окорока. Поспав три-четыре часа, старик вновь заступал на вахту копчения. Перфекционизм и подвел опытного колбасника. Задремал он. Очаг разгорелся, пламя охватило погреб, навес, перекинулось на электромельницу – ее как раз русский зять, талантливейший механик, своими руками обустроил, оттуда на гараж, где стоял зятев «мерседес», купленный в убитом виде на средства от продажи части приданого дочки колбасника. Восстановленный усилиями зятя автомобиль уже был на ходу. Пропал, конечно, погиб на пожаре вместе с запасом бензина и гаражом. С гаража огонь метнулся к дому и охватил его до самой крыши, уничтожая все – от окороков до перин. Впрочем, сами перины не сгорели, сохранился и остов дома, сруб. Беда, что все пропахло гарью, многое из одежды и постельного белья, испорченного копотью и водой, пришлось выбросить.