В 1924 году голгофа преданных красным антикоммунистов завершилась в Чите, куда перевезли всех взятых в плен чинов дружины и Якутской армии. Был устроен целый ряд судов: над 20 старшими начальниками, над 18 дугановскими партизанами, суд 72-х и т. д., – приблизительно семь процессов. Поскольку процессы были еще гласными и приговоры оглашались, то было видно, на кого коммунисты имели зуб: дугановские партизаны все получили смертный приговор, старшие начальники получили расстрел, замененный пожизненным заключением; на процессе 72-х униженно кающиеся получили концлагерь, остальные (большая часть) расстрел. Впрочем, и получившие концлагерь большей частью были расстреляны по дороге; например, под Верхнеудинском было расстреляно 162 человека, отправленных официально в Ярославский политизолятор. В 1924 году еще было слышно, что Пепеляев был в политизоляторе заведующим столярной мастерской, затем слухи о нем прекратились – очевидно, был втихомолку расстрелян, без огласки.
С упорной руки советской пропаганды твердится всем и каждому, что борьба с КПСС ведется авантюристами и наемниками иностранцев. Это совершенно понятно – вожди компартии все время работали на иностранцев: в 1904–1905 годах на японцев, в 1914—1918-м – на кайзеровских генералов. На самом же деле борьбу с коммунистами вызывает их нетерпимость, их идеология классовой ненависти и диктатуры пролетариата.
Если бы не давление иностранцев (японцев), если бы не было борьбы себялюбий и мелкого политиканства, то могла бы лет пять-шесть существовать и независимая от красных Камчатка, которая могла бы добиться признания Лиги Наций на самостоятельное существование, которая могла бы быть участницей международных конференций, на которых, как в 1922 году, высказывать свое мнение о коммунистической власти и о том, что она не представляет интересов ни русского народа, ни России.
А. Никитин
Встреча со Стариком. Эпизод из эпохи Гражданской войны в Сибири{156}
Давно это было: 33 года тому назад. Многие подробности забыты, стерлись из памяти, и, как ни стараюсь я вспомнить и восстановить эти детали, приходится сознаться, что этот труд мне не под силу. Пыль времен покрыла и погребла навеки то, что еще так недавно казалось таким ярким. Стерлись и поблекли краски, но никогда не забудутся дорогие лица соратников, борцов за правду и свободу, бросивших дерзкий вызов коммунистическому произволу. Даже и теперь холодеет кровь в жилах, а на глаза навертываются слезы при думе о десятках тысяч мужчин, женщин и детей, погибших в кровавых подвалах ГПУ, тюрьмах и лагерях жуткого советского застенка.
Немногим известно, что после разгрома в Сибири белых армий в 1919–1920 годах борьба с коммунистами не прекращалась до 1924 года. Осколки белых частей, не пожелавших сложить оружие и навсегда уйти за границу, организовались в партизанские отряды и продолжали отчаянную борьбу, стараясь всеми силами помочь ограбленным и терроризированным крестьянам и казакам.
В 1922 году измученный, разбитый, но не покоренный Амур забурлил. Казаки, где только возможно было, сопротивлялись железным тискам коммунистической власти. Шла неравная борьба голыми руками против пулеметов и танков чекистов.
Наш небольшой партизанский отряд после горячей схватки с преследовавшей нас кавалерией ГПУ отступал в сопки. Было это в июле 1922 года. Стояло жаркое сухое лето. Солнце жгло невероятно, причиняя невыносимые страдания нашим раненым, которых мы везли в самодельных носилках, подвешенных между двумя лошадьми.
Мы уходили в тайгу. Казаки, прекрасно знавшие местность, уверенно направляли своих лошадей по почти непроходимым тропинкам; все они без исключения были прекрасными охотниками и не раз в своей жизни, но при других условиях, бродили по следам оленей, медведей, а иногда и тигров, водившихся в этой местности.
Мы все дальше и дальше отходили от проезжих дорог, которые усиленно патрулировались красной кавалерией, танками и даже аэропланами.
Найдя подходящее укромное место, окруженное столетними дубами, мы остановились на ночлег. Отвели в сторону и спрятали лошадей, предварительно стреножив их. Перенесли раненых, устроили им ложе из хвои, листьев и сухой травы, покрыв своими шинелями и дождевиками. Выстирали в протекавшем поблизости ключе рубашки, высушили их и изорвали на бинты. Старый урядник Номоконов исполнял обязанности лекаря при отряде; он той же ключевой водой промывал раны, разыскивал подходящие травы, готовил из них лекарства и накладывал повязки. Нужно было видеть, с какой материнской нежностью этот закаленный в боях казак относился к раненым и как покорно и доверчиво относились они к нему, как переносили невероятные муки, когда он, сжав кинжал в своей морщинистой загорелой руке, выковыривал пули из их израненных тел!