Последние часы в Париже

Листок выскальзывает из пальцев Жозефины. Дрожь пробегает по спине, холод сковывает тело. Восприятие времени искажается, и она теряет всякое представление о том, где находится. Крепко зажмуриваясь, она пытается найти точку опоры. Что все это значит? Отец: Себастьян Кляйнхаус. Это невозможно. Ее отец – француз по имени Фредерик. У него что – было другое имя?

Воспоминания возвращаются приливом. Тогда она мало что понимала, но теперь слова звучат в ушах, как будто сидели там годами, ожидая этого момента, ожидая, когда ей откроется их истинный смысл.

Это случилось воскресным утром, когда они выходили из церкви. В ту пору ей было лет восемь.

– В чем разница между бошем[6] и ласточкой? – спросил ее какой-то мальчик постарше. Она пожала плечами, тогда еще не зная, что означает «бош» – разве только то, что это плохое слово. – Когда у ласточки во Франции появляются птенцы, она забирает их с собой, а бош бросает своих детей. – Он произнес это с презрением. Она навсегда запомнила его слова, хотя и недоумевала, какое отношение они имеют к ней.

Себастьян Кляйнхаус. Немец! Бош! Внезапно становится понятно, почему тема ее отца окружена стеной молчания. Чтобы родить ребенка от боша, ее матери пришлось сбежать в Трегастель, где никто ничего о ней не знал. Это объясняет, почему она никогда не возила Жозефину в Париж, почему Жозефина встречалась со своей бабушкой и тетей Изабель всего четыре раза, почему никогда не виделась с дедушкой. Во время оккупации его отправили в трудовой лагерь в Германии, и он вернулся оттуда с одной лишь ненавистью ко всему немецкому.

Отродье боша.

Выходит, мать лгала ей всю жизнь. Кто еще знает? Суазик?

Нет, маловероятно, она бы никогда не пустила мать к себе в дом, если бы знала. Должно быть, мать солгала и Суазик. La honte – позор, переспала с врагом. – Putain![7] – ругается она себе под нос. – Моя лживая мать!

Она цепенеет от звука шагов. Легким не хватает воздуха. Она с трудом пытается сделать вдох и, сжимая в руке свидетельство о рождении, поворачивается к Суазик.

Суазик смертельно бледна, в ее широко распахнутых глазах плещется страх. Она знает. Она всегда знала.

– Почему ты мне не сказала? – Голос Жозефины дрожит. Глаза застилает мокрая пелена. Но она не собирается плакать. И смаргивает слезы. – Я имела право знать!

Суазик замирает, только губы двигаются, но ни звука не вырывается из горла.

– Ты знала, что мой отец – бош?

– Не произноси это слово! – Суазик дрожащей рукой хватается за угол буфета, с ее лица сходят все краски. Впервые она выглядит на все свои семьдесят семь лет. – Тебе не следует соваться в чужие дела.

– Чужие дела! – Чувство вопиющей несправедливости распаляет Жозефину. – Это мое свидетельство о рождении!

– Твоя мать сама решит, давать тебе его или нет. Ты не можешь вот так просто взять и забрать его!

– Ты знала? И никогда ничего не говорила? – Боль от обмана пронзает ее насквозь. Два самых близких человека, которые ее воспитали, любили, заботились о ней и сообща хранили от нее эту постыдную тайну, как будто она недостойна доверия. Недостойна знать, кто ее отец.

– Да. – Голос Суазик тверд. – Да, я знала.

– Но почему? – Смятение охватывает Жозефину. – Зачем ты вообще пустила ее к себе? – Не дожидаясь ответа, она задает другой вопрос: – Он ее изнасиловал? – Что-то подсказывает ей, что он этого не делал, но она должна спросить. – Это было изнасилование? – настаивает она.

Суазик решительно мотает головой.

– Нет! Нет! – Ее рука, прижатая к горлу, соскальзывает и повисает плетью, оставляя красную отметину на шее. Суазик тянется к Жозефине. – Я так виновата. Она хотела рассказать тебе, но я ей не позволила.

Жозефина пятится назад, отступая к стене как можно дальше. Но она хочет знать. Она хочет знать, каким чудовищем на самом деле был ее отец.

Ее отец. Непролитые слезы щиплют глаза. Она пытается прогнать слезы, но они рвутся наружу из бездонного колодца души, и сдержать их невозможно.

– Жозефина, mon coeur[8], – Суазик делает шаг вперед, намереваясь обнять Жозефину, и та почти уступает, но не хочет, чтобы ее утешали. Она отстраняется, грубо вытирая слезы тыльной стороной ладони.

– Просто скажи мне, кем он был. Что он сделал? – Она должна знать. Она должна знать, был ли ее отец монстром.

– Я не знаю. Правда, не знаю, Жозефина. Я бы не позволила твоей матери говорить о нем.

Глава 5

Бретань, май 1963 года

Жозефина

Вместо того чтобы пойти в школу, Жозефина спешит к местному таксофону. Она хочет уехать из Трегастеля до того, как мать вернется в следующие выходные. Она сама докопается до правды.

Она вынуждена обратиться к оператору, чтобы узнать номер телефона своей тети Изабель. Изабель отвечает все еще сонным голосом.

– Извини, – начинает Жозефина. – Я тебя разбудила?

– Жозефина, это ты? Все в порядке?

– Да. Все хорошо. – Теперь она не знает, как спросить. – Просто… ну, я подумала… можно мне приехать и пожить у тебя несколько дней? – Она внутренне съеживается от дерзости своей просьбы.