Читаем Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945 полностью

Необычна вся политическая карьера Шпеера, если слово «необычна» подходит к характеристике деятеля государства, которое само по себе было насквозь необычным и «чрезвычайным». Странно уже то, что такой человек смог возвыситься в полностью коррумпированном окружении Гитлера, в котором он, единственный самостоятельно мыслящий человек, сумел выжить среди скопища коварных, бдительных и мстительных интриганов. Странным было и то, что этому человеку, никогда не придерживавшемуся каких-либо определенных политических взглядов, не занимавшему никаких высоких административных постов, был доверен – в возрасте тридцати шести лет – полный контроль над производством вооружений, строительство и поддержание путей сообщения, а также управление и реформирование промышленности. Само по себе такое назначение не может особенно удивить в том мире произвола, который царил в нацистской Германии. Достойно удивления то, что Шпеер справился с поставленной задачей, и этот его успех на самом деле кажется просто невероятным. То, что после такого триумфа в таком государстве и в таком окружении он не просто смог сохранить объективность, но и сумел интеллектуально оценить собственный опыт, является тайной, которую не так-то легко разгадать. Шпеер начал свою карьеру как архитектор. В 1934 году, в возрасте двадцати девяти лет, он работал смотрителем в имперской канцелярии, подчиняясь по службе личному архитектору Гитлера профессору Троосту. Будучи художником, Гитлер проявлял живой интерес к своим архитекторам и после нескольких бесед включил Шпеера в свой ближний круг, продолжая проявлять к нему большой интерес. С этого момента будущность Шпеера была обеспечена. Гитлер интуитивно «избрал» его, как он избрал Риббентропа, виноторговца, на должность чрезвычайного и полномочного посла и министра иностранных дел, а Розенбергу, прибалтийскому мистику, поручил управлять завоеванными восточными территориями. Но выбор Шпеера был более удачным. Да, он, как и все остальные, поддался гипнотическому влиянию своего патрона; как и все остальные, он не смог противостоять таинственному обаянию тусклых серовато-голубых глаз, мессианскому эгоизму грубого зловещего голоса. «Все они были под его непреодолимым влиянием, – объясняет Шпеер, – все слепо повиновались ему, забыв о своей воле, – не знаю, как обозначает медицина такое состояние. Работая архитектором в канцелярии, я заметил, что, пробыв в его обществе достаточно продолжительное время, я чувствовал себя измученным и опустошенным. Моя способность к самостоятельной работе была полностью парализована». Верно и то, что архитектурные достижения Шпеера не отличались большим изяществом – огромное здание новой имперской канцелярии, которое было приказано построить к приезду чехословацкого президента Гахи и югославского принца Павла, он заканчивал в сильной спешке, чтобы марионеточные цари вострепетали перед геометрическим величием нового фараона. Но эти здания, в отличие от всего Третьего рейха, отличались структурной соразмерностью. Даже сейчас, подобно руинам Мемфиса, остатки этого тщеславного сооружения являются самым впечатляющим памятником на огромном кладбище, в которое превратился весь центр Берлина.

Все дело заключалось, видимо, в том, что Шпеер не был ни художником, ни политиком. У него не было интересов и притязаний, которые бы он разделял с остальными придворными Гитлера. Шпеер наблюдал их чудачества и странности, но не соперничал с ними, а поскольку он был личным другом и зависимым от Гитлера лицом – вероятно, единственным другом фюрера, – все остальные решили, что самое безопасное – это оставить его в покое в его не слишком приятном отчуждении. Шпеер был технократом и исповедовал технократическую философию. Для технократа, как и для марксиста, политика не имеет значения. Для Шпеера процветание и будущее народа зависят не от личностей, захвативших в данный момент власть, не от учреждений, в которых формализуются отношения этих личностей, а от технических инструментов, поддерживающих существование общества – от шоссейных и железных дорог, каналов и мостов, служб и предприятий, в которые народ вкладывает свой труд и откуда он черпает свое богатство. Это очень удобная философия, так как в иные времена (при условии, что политика является некой данностью) политику можно игнорировать. В течение двух лет, сменив Тодта на посту министра вооружений, Шпеер думал, что может считать политику данностью и наблюдать сумасбродства политиков, как в театре, сидя в королевской ложе и занимаясь дорогами и заводами, работу которых он очень хорошо понимал. Но потом наступило крушение иллюзий. Когда Гитлер и Геббельс провозгласили лозунг «выжженной земли» и призвали немецкий народ разрушать города и заводы, взрывать плотины и мосты, приносить железные дороги и подвижной состав в жертву вагнеровским сумеркам богов, Шпеер понял всю ущербность своей философии. Политика имеет значение, и политики могут влиять на судьбу народа. В жизни Шпеера наступил перелом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное