Последние дни наших отцов

Все трое вылетели с базы Темпсфорд в Бедфордшире, откуда совершал все полеты 138-й эскадрон королевских ВВС, задействованный в операциях УСО. Перед отъездом они встретились с полковником Букмастером, новым главой Секции F, англичанином, бывшим генеральным директором “Форда” во Франции. Ночь была тихая. “Удачи вам”, – сказал Букмастер, раздавая подарки. Пэлу достался портсигар, полный. Букмастер всегда дарил маленький подарок отъезжающему агенту: во-первых, в знак дружбы, а во-вторых, вещи могли пригодиться для обмена. Сам портсигар почти ничего не стоил, зато сигареты были ценным товаром.

– Я не стану их курить, – сказал Пэл, давая понять, как тронул его этот жест.

– И очень зря, – улыбнулся Букмастер.

Темпсфорд был, безусловно, самым секретным и самым важным аэродромом ВВС. Для пущей безопасности ему придали облик большого луга, главным зданием служило старое гумно Gibraltar Farm, с виду – настоящий сарай. Здесь агенты проводили последние минуты перед вылетом. Никто, даже обитатели соседней деревни, не имел понятия о том, что происходило у них под самым носом. Пэла, Риара и Доффа сопровождал сотрудник УСО, офицер воздушной связи. Он выдал им план полета, проинструктировал, затем осмотрел груз, который они везли. А кроме того, в последние мгновения на британской земле передал им две упаковки таблеток: бензедрин, который при необходимости не даст им уснуть, и таблетку L – таблетку самоубийства, цианистый калий на случай провала.

– Пилюля “дай дуба”! – воскликнул Дофф, взяв крошечную капсулу в каучуковой оболочке.

– Она и для убийства годится? – поинтересовался Пэл.

– Только для убийства тебя самого, – спокойно и равнодушно ответил Риар. – Может статься, тебе захочется умереть.

– Пилюля “дай дуба”! – веселился Дофф.

С помощью таблетки L провалившийся и схваченный агент мог совершить самоубийство, чтобы избежать пыток в подвалах абвера или не выдать важные сведения.

– И как скоро сдохнешь? – спросил Пэл.

– Через минуту-другую.

Пока они разговаривали, Дофф в глубине сарая притворялся, что проглотил пилюлю, – катался по земле и громко стонал.

Они сели в самолет.

Первым из “Уитли” на французскую землю должен был прыгать Дофф; встав над люком, он крикнул диспетчеру: “Я Адольф Гитлер! Ахтунг, боши! Hitler, mein Lieber!” Риар, поглядев на него с досадой, заверил Пэла, что для того это нормально.

Когда после приземления они снова сошлись на пустынном лугу, Дофф для храбрости держал в руке кольт-сорокапятку. А через несколько секунд едва не подстрелил разведчика, шедшего к ним от группы встречавших. Риар, разразившись потоком грязных ругательств, потребовал от пианиста прекратить баловаться оружием – явно не в первый раз. Потом из темноты вынырнули люди и быстро погрузили в два фургона дюжину тяжелых контейнеров с грузом, сброшенным вместе с троицей пассажиров. Пэла, Риара и Доффа отвезли в надежное место, а разведчик проверил, до конца ли уничтожены последние следы их прибытия.

Они провели во Франции всего несколько дней – только чтобы осмотреться и помочь принявшей их ячейке Сопротивления разобраться с пистолетами-пулеметами “Стэн”, которые были частью груза. Пэл восхищенно слушал, как Риар разъясняет все о поломках “Стэна”, подражал его позам, жестам, интонациям. Когда-нибудь и он станет опытным агентом, ответственным за задание. Затем они перешли границу в Базеле и оказались в Швейцарии. Главной их задачей было обеспечить надежный канал отхода в Великобританию через Швейцарию, Свободную зону[8] и Испанию. Они провели какое-то время в Берне, где находился один из филиалов УСО, поставлявший по своему каналу швейцарские станки для нужд английской военной промышленности.

В Берне Пэл и Дофф поселились вместе в гостинице в центре города. Риар снял номер в другом отеле. Правила безопасности требовали, чтобы они жили по отдельности и не показывались вместе в общественных местах. Каждое утро Пэл встречался с Риаром на променаде вдоль реки Аре и проводил с ним большую часть дня. Дофф ограничивался своей ролью радиста и не принимал прямого участия в миссии. К Пэлу он присоединялся вечером, за ужином. Он ценил общество юноши. И когда оба, валяясь на узких кроватях в тесном гостиничном номере, курили швейцарские сигареты, Дофф рассказывал Пэлу о себе. Однажды ночью он заговорил о том, что такое страх.

– Здесь не Франция. Во Франции страшно все время, каждый день, каждую ночь. Знаешь, что такое страх?

Пэл кивнул. С самого приземления его как тисками сжимала глухая тревога, не отпускавшая до сих пор.

– Я его почувствовал сразу, как мы прилетели. В первый же вечер.

– Нет, это все дерьмо собачье. Я про страх, который грызет тебя изнутри, мешает спать, мешает жить, мешает есть и никогда не дает передышки. Страх, настоящий страх затравленных, ненавидимых, опозоренных, затоптанных, изгнанных, непокорных, страх тех, кому грозит смерть, если их узнают, хоть они и невелики птицы. Страх жить. Иудейский страх.

Дофф закурил и предложил сигарету Сыну.

– Ты уже блевал от страха, Пэл?

– Нет.