Последние дни Помпеи

— То, что я тебе обещал, мой друг и воспитанник, то я и исполню. Все до сих пор бывшее — лишь испытание твоих добродетелей; ты их сохранил во время твоего искуса, который ты выдержал блистательно. Не думай более о туманных обманах, не сообщайся больше с низкой челядью богини Изиды, с подчиненными слугами притвора храма, ты достоин войти в святилище; отныне твоим руководителем буду я сам, и мою дружбу, которую ты теперь клянешь — ты еще благословишь!

Молодой человек поднял голову и пристально глядел на египтянина удивленным и вопросительным взором.

— Выслушай меня, — продолжал Арбак, осмотревшись кругом, чтобы убедиться, что они одни, — из Египта вышла вся мудрость; оттуда вышло все возвышенное, все достойное начинания, что есть в культе богов. Новые народы обязаны Египту своим величием. Эти древние служители богов следили за движением звезд, наблюдали смену времен года, следили за неотвратимым ходом судьбы человеческой и глубокие истины, которые почерпнули они из своих наблюдений, сделали они доступными и осязаемыми для толпы под видом различных богов и богинь. Изида — это вымысел — не пугайся! То, что она собою прообразует — существует, а сама Изида — ничто! Природа, которую она олицетворяет, мать всего существующего — древняя, таинственная, понятная лишь не многим избранным. «Ни один смертный не поднимал моего покрывала», — говорит Изида, которую ты почитаешь, но для мудрых покрывало это поднято и глаз на глаз могут стоять они перед благосклонным лицом матери-природы. Жрецы были благодетелями людей, они образовывали их, хотя, если хочешь, бывали и обманщиками. Но неужели ты думаешь, что они могли бы служить человечеству не обманывая? Наши оракулы, предсказания, наши обряды и церемонии, все это суть средства нашего владычества, рычаги нашей силы, они имеют в виду только благополучие и единодушие всего человеческого рода — ты слушаешь с напряжением, с восторгом, мысли твои начинают проясняться!

Апесид молчал, но быстрая перемена в его выразительном лице ясно указывала, какое действие производили на него слова египтянина, а голос, жесты и осанка еще удесятеряли силу этих слов.

— После того, как наши праотцы упрочили в массе уважение к избранной касте жрецов, они придумали законы и правила общественных отношений, обратили внимание на искусства, облагораживающие существование; они требовали веры в их учение, но за то подарили общество нравственным развитием. Не делался ли таким образом их обман — добродетелью? Но тебе бы хотелось, чтобы я заговорил о тебе, о твоем назначении, твоих видах на будущее и я поспешу исполнить твое желание. Как сила духа и ума доставила египетским жрецам верховную власть, так этой же силой она может быть и восстановлена. В тебе, Апесид, я заметил ученика достойного моих указаний, твоя энергия, твои способности, чистота твоих стремлений — все делает для тебя возможным занять положение, к которому я тебя назначил. Ты осуждаешь меня, что я скрыл от тебя мелочные приемы твоих собратий, но если бы я этого не сделал, я бы сам против себя действовал: твоя благородная натура испугалась бы и Изида потеряла бы жреца!

Апесид громко, со стоном вздохнул. Не обращая на это внимания, египтянин продолжал:

— Поэтому привел я тебя, мало подготовленного еще, во храм, предоставил тебя совершенно тебе самому, чтобы ты увидел сам и с отвращением отвернулся от всего этого маскарада, который ослепляет массу. Ты сам должен был открыть колеса, сообщающие движение всему механизму, который заставляет бить освежающий мир фонтан. Это испытание с давних пор налагается на наших жрецов. Тупицы, которые спокойно соглашаются быть обманщиками толпы — при этом и остаются, а более одаренные, которые по натуре своей стремятся к высшей цели — тем открываем мы тайны религии. Меня радует, что я нашел в тебе то, чего ожидал. Ты дал обет, отступать уже поздно! И так, вперед, я буду твоим путеводителем!

— И чему же ты меня научишь, страшный, ужасный человек? Новым обманам, новой…

— Нет, я низверг тебя в бездну неверия, теперь вознесу тебя на высоту верования. Ты видел обманчивые образы — теперь ты узнаешь истину, для которой они служили лишь оболочкой. Приходи нынешней ночью ко мне, а теперь — дай руку!