Последние дни Помпеи

Каждый желающий мог бы найти массу развлечений, следя за этой оживленной уличной жизнью, но в ту минуту, с которой начинается наш рассказ, всеобщее внимание было привлечено нарядной колесницей, запряженной парой чистокровных коней. Снаружи на бронзовых стенках колесницы были художественно исполненные рельефные изображения сцен из олимпийских игр. Легкие кони летели, едва касаясь ногами земли, как будто им свойственнее было нестись по воздуху, чем бежать по мостовой, но останавливались как вкопанные при малейшем прикосновении возницы, который управлял ими, стоя позади колесницы. Владелец колесницы был одним из тех стройных и прекрасно сложенных юношей, которые служили образцами афинским ваятелям. Его греческое происхождение сказывалось еще более в строгой гармонии всех черт его лица и красоте падавших легкими кольцами кудрей. Туника его алела ярчайшим Тирским пурпуром, а в придерживавших ее застежках сверкали изумруды. На шее была золотая цепь, сплетавшаяся на груди в виде змеиной головы, из открытой пасти которой свешивался художественной работы перстень с печатью. Широкие рукава туники обшиты были золотой бахромой; золотой, как и бахрома, широкий пояс, украшенный арабесками, обвивал его стройный стан, служа в то же время и карманом, так как в нем находился платок, кошелек, грифель и дощечка для записывания.

Грек, точнее — афинянин, так как он был родом из Афин, приказал немедленно остановиться, когда двое молодых людей, в которых сразу можно было угадать праздных утаптывателей мостовой, громко и весело его окликнули. Этих щеголей можно было встретить везде, и почти всегда вместе.

Старший, поплотнее, по имени Клодий, был страстный любитель всевозможных пари и игры в кости; за ним, цепляясь как репейник за одежду, неотступно следовал молодой, разряженный Лепид, которого в кругу друзей называли — тень Клодия, или его эхо, потому что в разговорах он чаще ограничивался повторением слов Клодия, довольствуясь мудростью своего неразлучного друга.

— Ты нас на завтра пригласил к себе на обед, любезный Главк, — обратился к афинянину Клодий, — так нам, в ожидании, кажется, что часы ползут как черепахи.

— О, да, буквально как черепахи, — сказал Лепид.

— Ну, а для меня иначе, — любезно возразил Главк, — я все обдумываю как бы получше принять и угостить дорогих гостей, а время так и ускользает!

— Да уж, никто не сравнится с тобой в уменьи принимать и угощать! — воскликнул Клодий. — Ну, а как насчет игры? дойдет до нее дело? Будет большое общество у тебя?

— Многочисленное будет собрание? — спросил Лепид.

— Кроме вас, еще несколько друзей: Панза, Диомед…

— И, разумеется, твой любимец — Саллюстий? — перебил Клодий.

— Да вот он сам! — воскликнул Лепид.

— Легок на помине! Ну, в таком случае, мы лишние, — смеясь заметил Клодий, при чем и «Тень» также изобразил улыбку на своем, большею частью, неподвижном лице. Пожав руку Главку, друзья-близнецы удалились, а афинянин тотчас же выскочил из колесницы и подошел с приветом к Саллюстию, цветущему, статному юноше с ясным и открытым лбом, прямым и светлым взором.

— А я только что намеревался навестить тебя; но теперь я лучше отошлю колесницу домой, а мы с тобой пройдемся вместе. Эй, послушай-ка, мой Ксанф, — продолжал Главк, обернувшись к вознице, — сегодня тебе праздник! Ну, не прекрасное ли это животное, Саллюстий! — сказал он, погладив ближе к нему стоявшего коня.

— Да, словно потомок Фебовых коней, — ответил Саллюстий. — Вот уже одно обладание такой прекрасной упряжкой показывает, что ты, наш Главк, дитя счастия!

— Тем осмотрительнее и умереннее надо быть, чтобы не нарваться на внезапное несчастье, — весело, но с оттенком серьезности заметил Главк. — Однако, друг мой, так как намедни мы могли лишь обменяться поклонами, то я в долгу у тебя, пока не расскажу о моем последнем путешествии.

— Из которого ты вернулся счастливым женихом?

— Об этом никто, кроме тебя, еще не знает. Выберем где-нибудь у воды прохладное и уединенное местечко — там легче будет говорить о таких вещах, чем среди этой шумной толпы.

— Пойдем, я совершенно свободен и не без нетерпения ожидаю твоих сообщений, — сказал Саллюстий.