«Ну что ж, – подумал я, – если этот бесценный человек действительно умрет голодной смертью – так ему и надо! Он ее заслужил с лихвой – и своими замыслами в отношении незнакомца и в особенности своим отзывом о Торнтоне. Будь он только мошенник – его еще можно было бы пожалеть; но мошенник и дурак одновременно – вот сочетание отвратительных черт, которое мало покарать временно, чистилищем общественного мнения; здесь справедливым возмездием будет только окончательная гибель».
Я быстро дошел до дома, где жил Торнтон. Все та же старуха, погруженная все в ту же повесть Кребильона, дала мне все тот же ответ, после чего я снова поднялся по темной крутой лестнице, казалось, говорившей о том, что стезя порока не такая уж легкая, как принято думать. Я постучал в дверь и, не получив ответа, открыл ее. Первое, что я увидел, был темный, плотный сюртук Уорбертона – его обладатель сидел спиной ко мне и с жаром говорил что-то Торнтону; тот полулежал в кресле, перекинув одну ногу через подлокотник.
– А, мистер Пелэм! – воскликнул хозяин дома, проворно изменив свою не слишком изящную позу. – Очень рад вас видеть. Мистер Уорбертон – мистер Пелэм, мистер Пелэм – мистер Уорбертон.
Новый таинственный знакомец выпрямился во весь рост и весьма небрежным кивком ответил на мое любезное приветствие. Человек, не получивший хорошего воспитания, счел бы его невежей. Я же только предположил, что он не знает светских обычаев. Подлинно светский человек никогда не бывает неучтив. После этого молчаливого знака снисхождения de sa part[362]
он повернулся ко мне спиной и опустился на кушетку.«Я ошибался, – сказал я себе, – когда думал, что он стоит выше такого проходимца, как Торнтон. Они отлично подходят друг к другу».
– Дорогой сэр, – обратился ко мне Торнтон, – я душевно сожалею, что не мог позавтракать с вами, – мне помешала встреча совсем особого рода… verbum sap[363]
. Надеюсь, мистер Пелэм, вы сообразили – черные глаза, белоснежная кожа, а щиколотки… – Говоря так, мужлан потирал свои огромные руки и хихикал.– Что же, – ответил я, – не мне вас осуждать, хоть я и потерпел ущерб; черные глаза и тонкие щиколотки все извиняют. А какого мнения на этот счет мистер Уорбертон? – спросил я, обращаясь к тому, с кем жаждал завязать разговор.
– Право, – ответил он сухо, не меняя при этом своей неучтивой позы, – дело самого мистера Торнтона решать, изысканные ли у него вкусы по некоторой части и уважительны ли те извинения, которые он принес.
Это было сказано саркастическим, язвительным тоном. Торнтон досадливо закусил губу – скорее, так мне казалось, из-за этого тона, нежели из-за самих слов, и его серые глазки засверкали мрачным, злобным огнем, гораздо больше соответствовавшим выражению его лица, нежели беспечная веселость и enjouement[364]
, обычно искрившиеся в них.«Видно, не такая уж это тесная дружба, – подумал я, – а теперь нужно изменить план атаки».
– Скажите, прошу вас, – спросил я, обращаясь к Торнтону, – у вас в Париже столько знакомых, не встречался ли вам некто Тиррел?
Уорбертон вскочил с кушетки и тотчас снова опустился на нее. Торнтон бросил на меня косой быстрый взгляд, разительно напоминавший взгляд собаки, еще не решившей, кусаться или удрать.
– Я знаю мистера Тиррела! – ответил он после минутного молчания.
– Что он за человек? – спросил я с равнодушным видом. – Страстный игрок, не так ли?
– Время от времени не прочь перекинуться в картишки, – ответил Торнтон. – Надеюсь, вы с ним незнакомы, мистер Пелэм?
– А почему бы нет? – в свою очередь, спросил я, избегая прямого ответа. – Эта столь распространенная склонность не может повредить его репутации, если только вы не считаете его скорее авантюристом, нежели картежником – иначе говоря, человеком, умеющим слегка помогать фортуне!
– Упаси меня бог говорить подобные вещи, – возразил Торнтон, – старый юрист никогда не попадется в такую ловушку!
– Чем правдивее отзыв, тем решительнее его объявляют клеветой, – сказал Уорбертон, зловеще ухмыляясь.
– Нет, – продолжал Торнтон, – я ничего дурного не знаю о мистере Тирреле – ровно
– Теперь, – сказал я, – вы по-настоящему возбудили мое любопытство; вы ведь знаете – нет ничего соблазнительнее тайны.
По лицу Торнтона я заключил, что он ждал совсем иного ответа, а Уорбертон раздраженно сказал:
– Кто в густом тумане вступает на незнакомую дорогу – легко может заблудиться.
– Верно, – ответил я, – но самая эта возможность приятнее ходьбы по дороге, где знаешь каждое дерево! Опасность и новизна мне более по вкусу, нежели безопасность и однообразие. Кроме того, поскольку я никогда не прикасаюсь к картам, я ничего не потеряю от знакомства с человеком, который любит карточную игру.