Последние дни Российской империи. Том 2

В эти послеполуденные часы местечко как бы вымерло. Каштаны неподвижно свесили широкие лапчатые листья, ни одного дуновения не было в воздухе. Старый костёл, окружённый липами и дубами, чётко рисовался тонкими шпилями башен в голубом сверкающем небе и казался декорацией из оперы. Мир и тишина были кругом. Где-то, за два квартала, играли гаммы на фортепьяно, и эти звуки, доносясь в тихую улицу, усиливали мирное настроение.

«Неужели война?» — подумал Карпов, поднимаясь к себе на квартиру.

Прелестный белый шпиц, собака жены, бросился к нему навстречу. Денщик принял от Карпова фуражку и бережно положил её на столик в прихожей. В гостиной ярко блестел хорошо натёртый паркетный пол, висели в рамах олеографии, премии «Нивы» — «Свадебный боярский пир», «Русалки» Маковского и «Целовальный обряд» из «Князя Серебряного». Все было просто, убого, но уютно и мило. Анна Владимировна поднялась ему навстречу. Худая, высокая, смуглая, она выглядела моложе своих сорока трёх лет. Ни одного седого волоса не было в её густых, гладко причёсанных чёрных волосах. Карие глаза смотрели ласково.

— Устал, проголодался? — мягким, грудным голосом спросила она.

— Немного. Обед готов? — сказал Карпов.

— Да. Идём. Как я любовалась твоим полком.

— Смотрела? А, правда, хорош? Вот что, Анюта. Там, может быть, это и вздор болтают, а всё-таки готовым надо быть ко всему. Так, после обеда, пересмотри-ка, мать, вьюки да там по списочку перебери с Николаем, что уложить и куда. Потому, сама знаешь, если мобилизация, мне и дыхнуть времени не будет, уйду в канцелярию и уже о себе думать не придётся.

— А что? — спросила Анна Владимировна, — есть что новое?

— Нового-то ничего… Ну да ведь и то, мобилизация не война, в 1911 году мобилизовались, да так ничего и не вышло… Ну, а всё-таки, если будет — поезжай, Анюта, в Новочеркасск.

Она молчала. Всю жизнь они были вместе, не расставались. Но она понимала, что война — это не женское дело и ей там места при муже не было. Это была служба, а служба была всё.

С глубокою тоскою посмотрела она на мужа, тихо вздохнула и сказала:

— Хорошо. В Новочеркасск так в Новочеркасск, мне всё равно. Вьюки я пересмотрю и все соберу. Идём обедать.

IX

Карпов после манёвра чувствовал себя усталым и рано лёг спать. Он лёг в кабинете, рядом со спальней жены, и сейчас же заснул, но не проспал и пяти минут, как проснулся. Заботная мысль разбудила его.

Никогда он не думал о войне. Готовился к ней ежечасно, ежеминутно, все у него в полку было для войны, а вот, как она начнётся и что тогда будет, не думал. Была японская война. Он был послан на неё с пулемётами, но дошёл только до Харбина, как был заключён мир, и он вернулся обратно, не видав войны. Теперь представил себе, что война может быть, и следовательно, и разлука, кто знает, может навсегда. И такая жгучая, жуткая, бесконечная любовь к жене охватила его, что хотелось встать, подойти к ней, стать на колени и целовать её руки и глядеть в её лицо, чтобы запомнить его навеки и унести его с собою… на войну. Он прислушался. В комнате жены было тихо. Верно, спала. Устала сегодня, топтавшись целый день по комнатам и укладывая бельё и все необходимое в поход. «Ну, спи, спи, — подумал он, — Бог даст, ничего ещё и не будет». И он лежал, не смея побеспокоить её от любви к ней, осыпал её самыми нежными именами, передумывал и переживал всю свою жизнь с нею. И не находил ни одного пятна.

Рядом в комнате, уткнувшись лицом в подушки, лежала Анна Владимировна. Женским сердцем своим, чутьём смертельно раненой души она уже знала, что война будет и будет разлука. Она не плакала — горе было слишком велико, чтобы плакать, она не жаловалась, не упрекала никого, потому что глубоко верила, что это её крест, её долг, что это от Бога, а Бога упрекать она не смела. И так же, как и её муж, она переживала всю свою жизнь, и память восстанавливала только счастливые моменты и стирала все тяжёлые мелочи жизни, все обиды и огорчения бедности. Все двадцать четыре года их совместной жизни казались ей сплошным, ничем не смущённым счастьем. Тихо поднявшись с постели, она стала на колени перед большим образом Донской Богоматери и начала беззвучно молиться. Из золотого фона кротко смотрело смуглое лицо с широко раскрытыми, устремлёнными на неё печальным глазами.

— Да будет воля Твоя! — повторяла она и знала, что, если будет на воля Господа сил, без стона, без ропота, она отдаст его войне и останется одна, со своими тяжёлыми думами, исполнит тихо и кротко свой долг жены офицера!..

На кухне раздался звонок. В тихой квартире был слышен тревожный голос. Денщик, ступая босыми ногами, пошёл к кабинету Карпова.

— Ваше высокоблагородие, — раздался его шёпот. — Телеграмма штаба дивизии.

Чиркнула спичка.

— Давай её сюда, — сказал Карпов.

На официальном бланке торопливою рукою начальника штаба было набросано: «Первым часом мобилизации считать 23 часа 59 минут 17 июля 1914 года. Начальник дивизии генерал-лейтенант», — и следовала знакомая подпись барона Лорберга.