Последние дни Российской империи. Том 2

Карпов приник к щели между щитами. Пять минут тому назад убило Алпатова — его любимца, ухаря казака, лучшего песенника в полку, кавалера трёх степеней Георгиевского креста. Пошёл за четвёртым. Золотым с бантом. Убило глупо. Зря, без пользы для дела.

Когда пришли в «орлиное гнездо», расспросили пехоту об обстановке. Ротный командир к ним не вышел.

— Он в землянке сидит. И не выйдет. Как три дня тому назад на позицию заступили, забился в землянку и не выходит. Боится, — докладывал фельдфебель.

Солдаты радостно обступили казаков. Точно эти десять человек, прибывшие для того, чтобы первыми броситься на штурм, были заколдованы от пуль. Смотрели они весело, были одеты щёголями и распоряжались разумно и удивительно спокойно. Они сняли шашки, чтобы под ногами не болтались и не мешали идти, составили их кустиком.

— После возьмём, когда дело кончим.

Они не сомневались в том, что это после будет и что они вернутся. А между тем готовились на верную смерть, потому что все понадевали чистые рубахи.

Они приготовили ручные гранаты, распределили между собою кто и что будет делать, каждый подглядел в щёлку и наметил свой путь.

— Ну, пехота, только гляди, не запаздывай, выручай!

И та самая пехота, которая час тому назад в душе решила не подниматься на штурм, весело отвечала:

— Ня бось, не подгадим. Мы тоже с усами. Тьмутараканские своё дело знают. Мы ещё в Мазурских болотах учены.

— То-то, — говорил им Карпов, — первый я, потом они, а следом вы — поняли, черти?

— Ишь, сам черт, — говорил, смеясь, мрачный запасный дядя, — мы-то! Ещё кабы не упрядили тебя!

— Вот это офицер. Это можно сказать. С таким на штурму одно-единое удовольствие.

— Истинный Бог.

— А кто ротный ваш? — спросил Карпов.

— Да Вярцинский, поручик. Он ранетый. Никчемушный человек. Так, звание одно, — отвечал старый дядя, вдруг почувствовавший себя рядом с казаками героем.

«Верцинский… А, тот самый. Ну, хорошо, — подумал Карпов. — После мы поговорим. И пусть увидит он, что значит святая чистая любовь и на какие подвиги она толкает!»

— В щёлку гляди, подглядывай, — говорили казакам солдаты, — потому он об ей не догадался никак, а в щит и думать не моги подсмотреть, потому — капут. Убьёт наверняка.

— Наверняка, — сказал Алпатов. — Ну это, братцы, ещё ничего неизвестно. Коли храбрость имеешь, так и то пустое. Не убьёт.

Не успел Карпов сказать что-либо, как Алпатов был у щита.

— Алпатов, что Бога испытываешь? Грех! — сказал урядник Земсков.

Но Алпатова уже несла какая-то сила покуражиться над смертью перед пехотой. Решительным движением он откинул задвижку щита и прильнул к нему всем лицом. И сейчас же резко, властно щёлкнул выстрел по ту сторону окопа, и Алпатов упал с пробитой головой.

— Эх, Алпатов, Алпатов, — сокрушённо говорили казаки, относя труп в сторону и накрывая его солдатскою шинелью, — зря погиб мальчик. Мало нас, а ещё меньше осталось.

И тут же уверенно сказали:

— После его с собою заберём, похоронять будем как следует.

С удивлением смотрела на них пехота. Эти люди шли на верную смерть и ни минуты не думали о смерти, так были уверены, что и после будет.

Карпов, лежа, изучал местность. Ночь была тёмная. Луна ещё не поднялась, и её большой красивый шар только начал краем показываться из-за горизонта, но часто светили ракеты. Неприятель чуял опасность и сыпал ими одна за другою, и весь промежуток между его и нашими окопами был освещён синим, мёртвым, тихо порхающим изменчивым светом. Все было отчётливо видно. Те трупы, про которые говорил Саблин, разложились и распались. Видны были тёмно-коричневые черепа, грудные клетки и кости ног, накрытые каким-то полуистлевшим тряпьём. Рогатка стояла на них, но она была привязана к колу и отшвырнуть её было нелегко. Но можно перепрыгнуть, — подумал Карпов и стал рассчитывать высоту её.

О том, что он будет убит, он совсем не думал. Даже не мог себе этого представить. Подвиг рисовался ему во всей его живой, но не мёртвой красоте. «Прорыв неприятельского фронта удался, благодаря подвигу хорунжего Донского полка Карпова, первым бросившегося на штурм с ручною гранатою», — читал он мысленно фразу в реляции.

И она прочтёт.

Он допускал, что будет ранен, даже тяжело, мучительно ранен. Это даже хорошо. Опять лазарет и… она. Но убит?.. Это не входило в его ум.

Каждый свой шаг он рассчитал заранее. В левой руке винтовка, в правой граната. Шашка подвязана за спиною. Он не хотел с нею расставаться. Ему казалось, что она принесёт ему счастье. «Перепрыгну рогатку — приостановлюсь, бросаю гранату, сейчас же срываю вторую с пояса и бросаю. Передам винтовку в правую руку и вперёд… И что Бог даст!»

Богу он не молился. Рот пересох. Слова молитв исчезли из памяти, ураган мыслей перебивал их. Она стояла над всем. Он видел её, как живую. Мягкость её тёплых губ он ощущал на глазах своих. Поцелуй Царской дочери томил и прожигал его насквозь.

Карпов назначил каждому казаку, что делать, сговорился с пехотой и, лёжа с часами в руках, ждал.