Последние дни Российской империи. Том 2

Он мало с кем общался и говорил, и мысли его никому не были известны. Как же удивило его одно явление, оставившее в нём неизгладимый след. Ему было около сорока пяти лет. Он был лыс, косматые брови шли вверх над узкими косыми глазами, лоб покрывали глубокие морщины. Громадный упрямый череп навис над тусклыми глазами. Большая, плотоядная, нижняя челюсть оканчивалась маленьким подбородком, на котором росла клинышком жидкая седая борода. Он был безобразен. Его лицо отталкивало, взгляд презрительно насмешливый холодил всякого говорившего с ним, ни одна женщина никогда не любила его. Он жил в богатой вилле, он мог иметь всё, что захочет, он питался кое-как и если бы не сестра его, Надежда Ильинична, которая ходила за ним, он голодал бы. Спал он на жёсткой узкой грязной постели, одевался неряшливо. Его считали чудаком, полупомешанным, его боялись и не любили. Это было ему всё равно. Чем меньше его любили, тем больше он всех ненавидел. В его мозгу создавался громадный план социалистического общества, устройства жизни людей по-новому и для этого плана ему нужны были жертвы, но он боялся крови.

В эту пору колебаний и сомнений случилось то, что окончательно определило весь дальнейший его жизненный путь и программу его деятельности. Это было в 1914 году. Был такой же тёплый ясный солнечный вечер, как и теперь. Синее небо отражалось в озере, и в озеро опрокинулись своими отражениями розовые горы. В отеле играла музыка, слышались людские голоса, смех, там шла жизнь. Николай Ильич забрался в чужой сад и утолял свою жажду вишнями. Его выгнала оттуда толстая грубая швейцарка и он шёл к озеру сопровождаемый её ругательствами.

Дойдя до берега, он остановился. Он был чужд красот природы, потому что не верил в Бога и не понимал красоты и гармонии мира, но и его поразило величие уснувшего озера. Оно было тихо и горело красными красками заката. Пёстрые камешки тихо шелестели от набегавшей волны. Прибрежная ива шумела длинными листьями. В полуверсте играла музыка и раздавались голоса из богатого отеля, здесь было тихо.

Что-то толкнуло Николая Ильича. Ему показалось, что должно что-то случиться. Он посмотрел на воду, видел, как темнела она в глубине, становилась зелёной и в ней исчезали камни. Николай Ильич чувствовал, что его воля поддаётся чужому влиянию, что кто-то властно овладевает им. Первый раз затуманенный мозг его воспринял чувство страха. Он поборол себя и гордо, презрительно обернулся. Кругом было так тихо, что он слышал, как в двадцати шагах от него пробежала собака по шоссе, никто не мог подойти к нему незаметно, а, между тем, в двух шагах сзади него стоял человек и пристально смотрел на него. Это был худощавый, высокий старик-еврей с седой бородой, доходящей до груди. Одет он был в длинный чёрный сюртук. Взгляд его тёмных глаз был устремлён на Николая Ильича. Откуда взялся он и что ему от меня нужно, подумал Николай Ильич. Еврей предупредил его, протянувши руки приглашая молчать и слушать.

   — Я знаю вас, — сказал он глухим голосом, идущим из самого нутра. — Мы долго думали о вас, совещались и решили, что это будете вы, которому мы поручим своё великое дело.

   — Кто это мы? — спросил Николай Ильич.

   — Этого знать не дано непосвящённым. Мы — победа над миром.

   — А для чего победа?

   — Чтобы все разрушить и снова создать, — сказал глухо старик.

   — Но как? — сердито спросил Николай Ильич.

   — Действуем, — сказал выразительно старик.

Николай Ильич презрительно передёрнул плечами.

   — Люди — животные, имеющие вид человека для лучшего служения и большей славы Израиля, ибо не подобает сыну царёву, чтобы ему служили животные в образе животных, но животные в образе человека — так говорит Мидраш Тальниот, — сказал старик.

   — Это верно, — сказал Николай Ильич, — но я не Израиль.

   — Возвысся и стань, как Израиль. По заслугам воздастся тому, кто в силах освободиться от врагов еврейства. Навеки прославится тот, кто сумеет избавиться от них и сокрушить их — так сказано в Зогаре.

   — А как сокрушить их? — спросил Николай Ильич.

   — Борись.

   — Халдейская мудрость! — презрительно сказал Николай Ильич, — таинственные заклинания, масонские ложи, чёрная месса, всё это слыхали мы, но я не очень склонен верить всему этому.

   — Увидите и уверуете.

   — Если уверовать в злого духа, то придётся уверовать и в Бога. А это я уже пережил и передумал. Бога нет

   — О Боге я не говорю. Я говорю о победе над миром. Воюй с обществом людей, не покладая рук, пока не установится должный порядок, пока все земные народы не станут рабами твоими. Так писано в Зогаре.

   — Кабалистика, — сказал Николай Ильич, но честолюбие его было задето. Ему показалось, что то, что говорит ему незнакомый еврей куда выше и умнее, нежели — «долой самодержавие».

   — Хорошо. Но чтобы бороться, нужно иметь силу.

   — Силу? — спросил старик и тихо стал отходить от озера. — Силу? — уже издали сказал он. — Лучшего из гоев умертви, лучшей из змей раздроби мозг— так говорит Мехильта. — Справедливейшего из безбожников лиши жизни — так говорит Софорим.