Последние дни. Том 1

Арментроут повел его обратно по коридору в телевизионное фойе, но Кокрен приотстал в дверях, а доктор прошагал по блестящему навощенному полу и опустился в одно из покрытых чехлами кресел, стоявших вокруг стола для заседаний близ окна. За столом уже сидели четверо мужчин и две женщины; от входа в зал можно было рассмотреть только их силуэты, и Кокрен подумал, что, пожалуй, пора уже включить свет или задернуть занавески, потому что предвечернее солнце заливало комнату горизонтальными оранжевыми лучами сквозь кусты, вившиеся за армированными стеклами.

– Мои гражданские права грубо нарушены, – резко говорила сидевшая за столом молодая женщина. – Я ничего не подписывала, и меня удерживают здесь против моей воли. Сколько насчитают в Сан-Диего за девять дней на муниципальной автостоянке, а? Могу поручиться, штраф будет больше стоимости самой машины, – это всего лишь «Тойота силери» восемьдесят пятого года, но она нужна мне для работы, и вы за все это ответите, докторишки недоделанные.

– Дженис, это была «Тойота крессида», – сказал Арментроут, и шар его головы, освещенный сзади, повернулся то ли к Кокрену, то ли к окну. – Если только вы не имеете в виду какую-нибудь еще машину – например, автобус.

– Идите в жопу, доктор, – ответила женщина, – вы меня больше не запугаете. Она была припаркована по всем правилам, и…

– Дженис, – резким тоном перебил ее другой мужчина, – переходить на личности нельзя, и это даже не обсуждается. Если хотите остаться, соблюдайте правила. – Он поднял голову. – Вы пришли на группу по самооценке?

Кокрен понял, что вопрос относится к нему, и нерешительно поплелся вперед.

– Проходите и садитесь, Сид, – распорядился Арментроут и сказал, обращаясь к группе: – Это новый пациент Сид Кокрен.

Кокрен ускорил шаг, прищурился от света и направился к ближайшему свободному креслу, которое оказалось в конце стола, рядом с рассерженной молодой женщиной; окно оказалось справа и чуть позади него.

– Здравствуйте, Сид, – сказал мужчина, одернувший сердитую женщину; на нем, как и на Арментроуте, был белый халат, и он, по всей видимости, тоже являлся врачом. – Как поживаете?

Кокрен посмотрел в молодое улыбающееся лицо и ровным голосом ответил:

– Прекрасно.

– Хо-хо! – вставил Арментроут.

– Меня зовут Фил Мьюр, – продолжал молодой врач. – Мы собрались здесь сегодня, для того чтобы обсудить проблему самооценки. Я как раз говорил о том, что нельзя никого полюбить, пока не научишься любить самого себя…

Его перебила все та же женщина:

– А я как раз говорила: «Идите в ж…, доктор». – Она указала на Арментроута. – Ему. «Хо-хо!» Гнусный жирдяй.

Кокрен испуганно взглянул на нее – и поймал себя на том, что ему приходится сдерживать улыбку. Загорелое лицо под шапкой растрепанных белокурых волос, с раздвоенным подбородком, широким ртом и высокими скулами выдавало характер, которому лучше всего подходило французское слово gamin[16], а смеховые морщинки под глазами и на щеках заставляли воспринимать ее взрыв как некую ребяческую браваду.

Рассчитывая спасти ее от изгнания с группового тренинга, он снисходительно хохотнул, как будто услышал какую-то нейтральную шутку.

Но стоило ей резко повернуть голову к нему, как он осекся. Ее зрачки были не больше булавочной головки, и вокруг радужек было слишком много белого, и туго натянутая кожа на скулах шла пятнами…

Неожиданно для всех старичок, который только что, как всем казалось, спокойно дремал, подался вперед и стукнул хрупким кулачком по столу, разбросав костяшки забытого кем-то домино.

– Убийцы! – взревел он. – Вот кто вы такие! Врачи-убийцы! Вы убиваете меня своими иголками! – Он резко повернулся в кресле и вдруг стиснул обеими руками горло Мьюра.

Мьюр сумел подняться на ноги, подняв вместе с собой и старичка, но разжать сдавившие горло пальцы не смог, и жилы под напряженным подбородком вздулись, как натянутые канаты.

– Санитары! – взревел Арментроут, вскакивая на ноги, отшвырнув кресло. – Зеленый код! Срочно, инъекцию!

Дверь дежурного поста с грохотом распахнулась, оттуда выскочили двое санитаров, которые с помощью нескольких поднявшихся из-за стола пациентов оторвали старика от Мьюра и уложили на пол лицом вниз.

– Во имя Иисуса, я стану хрустящей отбивной! – хрипел старик, прижатый щекой к клетке линолеума. – Сучьи дети! Хеклы-Джеклы![17]

Арментроут стоял у стола.

– Торазин, – приказал он медсестре, – двести миллиграммов внутривенно. «На вязки» в «тихую комнату», пока я не отменю. – Из коридора вбежали двое охранников в форме; быстро оценив обстановку, они прицепили к поясам дубинки, нагнулись к старику, и державшие его пациенты разошлись по своим местам. Во время этой суматохи под потолком зажглись люминесцентные лампы, и врачи с пациентами снова расселись по местам с таким видом, будто групповое занятие только началось.

Тут кто-то дернул Кокрена за рукав, и он чуть не подскочил, поняв, что это та самая женщина, Дженис, но, повернувшись, он вдруг обнаружил, что она улыбается. Ей было не больше тридцати.