В это же время Господь, бывший среди стражи на дворе, обернулся в ту сторону, где находился Симон Петр (и где из-за спора начался шум), и посмотрел на него пристально… Петр, при всем замешательстве своем, заметил это; взор Учителя и Господа проник в его сердце136. Казалось, он снова слышит роковое предсказание: «прежде нежели пропоет петух, ты отвергнешься Меня три раза». Место малодушия заступили стыд и раскаяние137. Но — опыт кончился! Слуги архиерейские, поверив клятвам, оставили Петра в покое. Но шум двора архиерейского был уже невыносим для сердца, терзаемого скорбью, — и он, со слезами на глазах, поспешил вон, чтобы в уединении плакать о своем непостоянстве.
Св. Климент, ученик ап. Петра, повествует, что он всю жизнь при полуночном пении петуха становился на колени и, обливаясь слезами, каялся в своем отречении и просил прощения, хотя оно было дано ему Самим Господом вскоре после Воскресения. По сказанию Никифора, глаза св. Петра от частого и горького плача казались красными.
Разительной чертой характера Петрова оканчивается история этой ночи, за которую произошло столько противоположных явлений: непоколебимой преданности в волю Божью, великодушного терпения, низкой измены, буйного бесчеловечия, мнимой справедливости, истинной праведности; в продолжение которой природа человеческая обнаружилась и с самой лучшей (в Иисусе Христе), и с самой худшей (в Иуде и первосвященниках); и со средней стороны (в Петре); которая положила начало событиям, объемлющим все человечество, которые окончатся только вместе с бытием настоящего мира, но в своих дальнейших последствиях будут продолжаться в вечности.
Глава XVII: Окончательный приговор синедриона Иисусу Христу
Наступало утро дня, единственного в истории рода человеческого. В навечерии его, как мы видели, иудеи закалали агнца пасхального; а теперь, среди полудня, был обречен на заклание Агнец Божий, вземлющий грехи мира. Надлежало, чтобы истинная жертва принесена была с жертвой прообразовательной в один день. Умы всех иудеев заняты были последней: думал ли кто-нибудь о первой?..
Еще добрые израильтяне покоились сном, не думая, что
Господь был введен в собрание. «Ты ли Мессия, скажи прямо?» — спросил Каиафа тем голосом, который уже отзывался смертным приговором.
—
«Итак, Ты — Сын Божий» (Мессия)? — спросили с нетерпением некоторые из судей.
—
«Он Сам на Себя произнес осуждение, — повторяли одни за другими старейшины, — более не о чем и рассуждать. Смерть, смерть богохульнику!.. Смерть, смерть Лжемессии!» (Лк. 22, 66–71.)
Благомыслящие члены синедриона или не были при настоящем решительном осуждении Господа, или должны были молчать. Их частный голос только повредил бы им, ничего не сделав в пользу невинно осужденного. Касательно Иосифа Аримафейского прямо замечается в Евангелии, что он не участвовал в настоящем