Орсекки не успел остановиться и врезался в Кору. Но она удержалась на ногах и даже не дала в обиду Хосе-джуниора.
— Что здесь происходит? — спросила она по мере сил грозно.
— Я его убью, — ответил, переводя дух, археолог.
— Да я всего два перышка вытащил! — ответил мальчик, показав из-под крыла два золотых пера Орсекки.
— И зачем же ты хулиганишь? — спросила Кора.
— Я не хулиганю! — возразил сорванец. — Я папе помогаю. У нас на натуральный продукт всегда покупатель идет. Людям надоела синтетика, честное слово. А меня воспитывать, вы думаете, — легко? А за мной еще трое — мал мала меньше. И все жрать просят.
— Нет, ты представляешь! — Орсекки уже взял себя в крылья и говорил чуть спокойнее: — Ты представляешь — я работаю, завершаю раскопки, а этот негодяй подкрадывается сзади и вырывает у меня перья!
— Я же не все! — ответил мальчик. — Я немножко.
— А ну отдай!
— И не подумаю! — закричал мальчишка. — Вы, тетя Кура, его придержите, а я домой побежал, мне обедать пора.
Он кинулся со всех ног к городу, а Кора и в самом деле постаралась удержать археолога. Но забыла об эффекте своего прикосновения. Тот буквально затрепетал и прижался к ней своим горячим телом.
— Любимая! — клокотал он горлом. — Мое счастье! Ты обнимаешь меня?
— Ни в коем случае! — ответила Кора, хотя ее куриное тело жаждало ласки археолога. — Отойди на шаг, нет, лучше на два.
Археолог всхлипнул и отошел.
— А теперь скажи мне, только честно, ты меня, то есть госпожу Гальени-папа, любил?
— Любил и люблю. Ты об этом знаешь.
— У меня родились твои дети?
— У тебя родились наши дети, — уточнил археолог.
— Но разве это не грозит большими неприятностями?
— Ой, не говори! Об этом даже страшно подумать!
— Именно из-за этого ты ощипал тело профессора Гальени?
Археолог вздрогнул, как ударенный током.
— Ты знаешь об этом?
— Боюсь, что об этом завтра узнают все. Ты, как всегда, неаккуратен.
— Но что я сделал не так?
— Ты не смог изменить свой голос, ты оставил на мешке отпечатки пальцев… тебя видели, наконец, когда ты подвозил мешок к заднему ходу магазина. — Кора лгала, полагая, что хоть в чем-то она попадет в цель. А Орсекки был в таком состоянии, что не мог сопротивляться…
— О ужас! — прошептал он. — Я попался…
— Ты так надеялся, что никто не вспомнит в комиссии, какого цвета было оперение профессора?
— Это было наивно, — сказал петушок. — Но я находился в таком нервном состоянии, что не смог придумать ничего лучше. Я выкрал тело профессора, ощипал его и спрятал в болоте. А перья решил спрятать в подушках магазина…
— И все неаккуратно, непрофессионально, — презрительно произнесла Кора. — Лучше бы и не начинал. Ну какой из тебя преступник! А куда дел его фотографию?
— Я ее закопал. Он же на ней весь белый! Я не гожусь даже для этого…
— К тому же я считаю, что ощипать и выкинуть своего учителя, знаменитого профессора, — акт чудовищного цинизма, — сказала Кора.
— Я его ненавидел! — громко заявил петушок. — Я его ненавидел за то, что он купил тебя, несмышленыша, студентку, затащил, как паук, в свою спальню! Он не имел права владеть тобою! Он не имел права жить! И я должен признаться тебе, любимая, что, ощипывая этого старого развратника, я испытывал наслаждение — наслаждение мстителя!
— А когда ты его убивал, то тоже испытывал наслаждение? — спросила Кора в том же тоне, надеясь, что он сразу признается.
— Я его не убивал, — просто ответил археолог.
— Ну-ну, — мягко укорила его Кора. — Ты же во всем уже сознался. Осталось совсем немного. Ты только расскажи мне, как ты подкрался к профессору и с наслаждением вонзил ему в шею нож.
— С наслаждением?
— С таким же, как ощипывал его.
— Нет! Нет, только не это! Я ощипывал его мертвого, это совсем другое. Но убить его я не смог. Я пытался… я хотел, ты же знаешь! Когда я узнал, что ты беременна от меня, когда я понял, что вылупятся цыплята наших с тобой цветов, я понял, что придется от него избавиться…
— Иначе тебя выгонят с работы.
— И не только это! Я стану отверженным…
— А, ты понял, взял нож и пошел за профессором!
— О нет! Не надо! — археолог бросился бежать от Коры. — Я не могу смотреть тебе в глаза!
— Нет, ты признайся! — кричала, догоняя его, Кора. — Ты это сделал?
— Если ты… если ты, любимая… — тут он сильно взмахнул крыльями и неожиданно для Коры, а возможно, для себя самого, взмыл в небо.
Он летел вдаль над пропастью, над рекой, и до Коры донесся его прощальный крик:
— Если ты так считаешь, то я согласен! Я убил профессора! Я убил его!.. убииииииииил…
— Убиииил! — подхватило эхо.
— Убил, оказывается, — сказал мальчик Хосе-джуниор, который никуда не убегал, а стоял неподалеку, держа в руках два вытащенных из Орсекки пера, два золотых пера, каждое размером с мальчика.
— А ты что здесь делаешь? — грозно спросила Кора. Этот свидетель ей был не нужен. Еще пойдут сплетни…
— Не бойся, тетя Кура, — сказал мальчишка, который был очень сообразительным. — Я никому не скажу. Рано еще, да?
— Рано, — сказала Кора.
— Но когда нужно, ты меня позови, я, где надо, выступлю свидетелем. Собственными ушами слышал, как этот чайник сознался.