Последние дуэли Пушкина и Лермонтова

О службе же Пушкина в Коллегии иностранных дел Егор Антонович Энгельгардт (1775–1862), русский писатель и педагог, бывший директором Царскосельского Императорского лицея в 1816–1823 годах, писал: Пушкин «ничего не делает в Коллегии, он даже там не показывается».

Недаром впоследствии в ненапечатанных главах романа «Евгений Онегин» (ХХХ в) были обнаружены такие строки:

Мы все служили понемногу,
Когда-нибудь и где-нибудь,
И орденами, слава Богу,
У нас немудрено блеснуть.
Когда бы я, как наш Евгений,
Служить собрался, без сомнений,
За стать и доблесть, блеск мундира –
В полк Новгородских кирасиров!
Где рано утром в конный строй,
Где блеск кирасы, звон палашей,
Где жаркий бой с хмельною чашей,
Когда с врагом окончен бой.
Туда, где в дружеском строю
Я пропил молодость свою.

Что касается отношения Пушкина к армейскому строю и его стремлению в бой, в самые горячие точки жарких схваток, то об этом мы ещё поговорим в последующих главах. Ведь храбрость на дуэльных поединках немного стоила, если бы не подтверждалась храбростью в боевых действиях.

Служба в Коллегии иностранных дел позволила на первых порах заняться творчеством. В то же время его искромётные стихи дали повод некоторым злым силам начать провокационные делишки под прикрытием его имени, постепенно обретающего авторитет и любовь среди широких слоёв читателей.

Современники отмечали, что столицу буквально наводнили дерзкие стихотворения, якобы написанные Пушкиным. В декабре 1817 года появилась ода «Вольность».

(…)
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.

Дерзко сказано! Или вот, дальше:

(…)
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
Увы! куда ни брошу взор –
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слёзы;
Везде неправедная Власть
В сгущённой мгле предрассуждений
Воссела – Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.
Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье;
Где всем простёрт их твёрдый щит,
Где сжатый верными руками
Граждан над равными главами
Их меч без выбора скользит
И преступленье с высока
Сражает праведным размахом;
Где не подкупна их рука
Ни алчной скупостью, ни страхом.
Владыки! вам венец и трон
Даёт Закон – а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.

Как мог отнестись Император к подобным стихам? Нам это неведомо. Нам это рассказали вездесущие литературоведы, которые конечно же с помощью фантастических возможностей, видимо, проникли в мысли Императора. Но факты говорят о том, что проникли не совсем или даже вовсе не проникли. Кстати, вспомним, что говорил Император, известный нам под именем Александра I по поводу вольнодумцев, которые, по всему было видно, готовили заговор.

Однажды после доклада Васильчикова Император сказал ему:

«Друг мой Васильчиков! Так как вы находитесь у меня на службе с начала моего царствования, то вы знаете, что и я когда-то разделял и поощрял эти мечтания и заблуждения».

И потом, после длинной паузы, добавил:

«Не мне наказывать».

Не означает ли это, что Император разделял и юные заблуждения Пушкина, от которых поэт полностью излечился после встречи с Николаем I в Чудовом монастыре в 1826 году.

А вот далее при разборах очередных строк оды смысл их уже извращался намеренно.

Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоём челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрёк ты Богу на земле.