Последние дуэли Пушкина и Лермонтова

Думаю, что синонимов силы, благородства, чести и достоинства является для нас слово витязь! Русский витязь!

Примером рыцарства является омерзительный заговор сановных уголовников против Пушкина, осуществлённый с особой жестокостью 27 января 1837 года на Чёрной речке.

Эта изуверская жестокость проявилась даже в условиях дуэли, которые не оставляли Александру Сергеевичу Пушкину ни единого шанса выжить, и в то же время они не были ни в коей мере опасны залётному проходимцу Дантесу, по нынешней терминологии – киллеру, избранному организованной преступной группировкой уголовников для совершения убийства.

Непонятно, каким образом можно на протяжении многих десятилетий рассуждать о дуэли, когда дуэли не было, когда секунданты даже пороху в пистолеты не досыпали, чтобы пуля, выпущенная из пистолета Пушкина, не могла пробить бронежилет Дантеса, а пуля, выпущенная залётным проходимцем, должна была остаться в теле Пушкина, став дополнительно ещё и источником заражения крови. Всё было продумано мерзавцами из организованной преступной группировки.

Примерно в четырнадцать часов 27 января 1837 года, или, как в ту пору говорили, около двух часов пополудни, секундант Пушкина Данзас и секундант Дантеса виконт д’Аршиак, который в ту пору являлся атташе французского посольства, славившегося своими мерзостями в отношении России, составили условия дуэли, отличавшиеся своей чисто европейской жестокостью. Такие условия предполагали только смертельный исход для одного из противников. Ну а при обстоятельствах, которые были неведомы лишь одному Пушкину, ну и, надо надеяться, Данзасу, тем противником, который не мог выжить, был именно Пушкин, поскольку бронежилет надежно защищал Дантеса.

Я сказал, «надо надеяться», что это не было известно Данзасу, поскольку сей инородец никогда не был другом Пушкина, но зато был соучеником по лицею, а в лицее готовили отнюдь не патриотов России. Кстати, немало воспитанников, разумеется, уже выпускников лицея, вошли в другую организованную преступную группировку – банду декабристов, пытавшихся уже в 1825 году вырезать всю династию Романовых, сокрушить самодержавие и сделать Россию сырьевым придатком Запада.

По мнению специалистов по баллистике, Данзас не мог не заметить, что выстрел Пушкина в Дантеса был смертельным, не мог не удивиться тому, что Дантеса удар пули сбил с ног. Когда пуля попадает в человека, не защищённого броней, он не отлетает назад, а сжимается и падает вперёд. Но Данзасу замечать такое было опасно, ведь члены организованной преступной группировки вполне могли вслед за Пушкиным убить и его, а потом составить ещё одно условие дуэли.

Пушкин на Чёрную речку вышел один на один с бандой убийц, причём секундант его вёл себя довольно странно – отвёз раненого поэта не в госпиталь или больницу, где могли оказать квалифицированную хирургическую помощь, а домой, где не было никаких условий для оказания какой бы то ни было медицинской помощи, разве что только первой, то есть такой, которая оказывается санинструкторами на поле боя.

Это равносильно тому, что раненных в бою не направляли бы сначала в батальонный или полковой медицинский пункт, затем в медсанбат и после сортировки и оказания квалифицированной врачебной помощи, при необходимости – в госпиталь, а отпускали бы по домам, лечиться, где они могли бы сами пригласить того, кто попадётся под руку для обработки раны. Глупость? Безусловно. Глупость и нелепость! Но вот в случае с Пушкиным никто это глупостью и нелепостью почему-то не считает. Тут всё, мол, верно. И лечили старательно! Вот только в какую сторону были направлены старания? И об этом поговорим в соответствующей главе, как и обо всех омерзительных этапах подготовки к дуэли. Омерзительных со стороны в первую очередь инородцев – австрийского министра русских иностранных дел Нессельроде и его жены, уродством напоминающей фамилию, а потом невероятно злой и коварной, ну и со стороны супружеской пары – нидерландского посла барона Геккерна и его возлюбленного (или возлюбленной) Дантеса. Это заправилы организованной преступной группировки. Включала банда и прочих мерзавцев.

Пушкин же, как известно, был предельно честен и порядочен во всём, а потому просто не предполагал подлости со стороны своих противников в столь щепетильном деле, каковым считал подготовку к поединку. Он верил людям и, к сожалению, верил даже отпетым мерзавцам. Увы, люди высоких достоинств порою даже не предполагают в других особях омерзительных качеств, поскольку сами таковых не имеют и считают их нечеловеческими, а потому невозможными.