Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

Но, хотя Жуков и имел определенные неприятности в результате присвоения трофейных ценностей, в отличие от своего друга В.В. Крюкова, арестованного Абакумовым и после суда помещенного в знаменитый ГУЛАГ вместе со своей женой Лидией Руслановой, маршал под суд не попал. Впрочем, и само дело не получило огласки.

Можно ли упрекнуть Сталина за то, что он не хотел компрометировать себя в глазах мировой и внутренней общественности банальной непорядочностью некоторых своих военных?

Маршал авиации Голованов рассказывал Ф. Чуеву, что когда у одного известного генерал-полковника после выхода приказа Сталина — отбирать на границе трофейные ценности в пользу государства — конфисковали «целый вагон вещей», тот возмущался и грозил написать товарищу Сталину. «И ведь хватило ума написать!» — восклицал Голованов.

Ответ Сталина поступил в виде резолюции, которая стала известна всему высшему командованию и долго служила поводом для насмешек над этим генералом. Резолюция выглядела так: «Вернуть г-полковнику барахло. И. Сталин».

Он не был склонен к идеализации людей и не любил людей «нравственного разложения», стремившихся заполучить материальные блага нечестными средствами. Но он понимал, что разум часто бессилен перед человеческими страстями — обыкновенный человек уступает своим слабостям. Это не означало, что он игнорировал материальные стимулы и не стремился поощрить достойных. В середине весны того года, когда неразборчивый в средствах Жуков выехал «служить Вождю» на Урал, в Кремле состоялось очередное рассмотрение вопроса о премиях в области литературы. Были приглашены председатель СП Фадеев и редакторы толстых журналов Панферов, Вишневский, Симонов и Друзин.

В ходе обсуждения произведений, выдвинутых на соискание Сталинской премии, глава правительства пояснил, что количество премий — «элемент формальный». Если появилось больше достойных произведений, то можно увеличить и число премий.

К. Симонов пишет, что «по всем вопросам литературы, даже самым незначительным, Сталин проявлял совершенно потрясающую меня осведомленность». Разумеется, в литературе он видел не только функции просвещения. Прежде всего он ценил ее воспитательские возможности, в том числе и формирование чувства патриотизма. Он считал, что литература должна помогать решению общественных проблем и поэтому отражать реальную жизнь. Однако он превосходно понимал и то, что уровень произведения отражает глубину знания жизни самим автором.

При обсуждении романа Ильи Эренбурга «Буря» Шепилов, докладывавший от комиссии ЦК по премиям в области литературы и искусства, стал говорить о недостатках книги. Главным он считал то, что французы в ней изображены лучше русских. Сталин возразил:

— А разве это так? Разве французы изображены в романе лучше русских? Верно ли?

Тут он остановился, ожидая, когда выскажутся присутствующие. Мнения разошлись. Но большинство склонялось к тому, что русские персонажи выведены в произведении сильно. И в эпизодах, описывающих Францию, показана любовь французских партизан и коммунистов к Советскому Союзу. Сталин поддержал эти соображения:

— Нет, по-моему, тоже неверно было бы сказать, что французы изображены у Эренбурга лучше русских. — Потом, помолчав, он задумчиво добавил: — Может быть, Эренбург лучше знает Францию? Это может быть. У него есть, конечно, недостатки. Он пишет неровно, иногда торопится, но «Буря» — большая вещь.

А люди, что ж, люди у него показаны средние. Есть писатели, которые не описывают больших людей — больше средних, рядовых. — Выдержав еще одну паузу, Сталин добавил: — У него в романе хорошо показано, как люди с недостатками, люди мелкие, порой даже дурные люди в ходе войны нашли себя, изменились, стали другими. И хорошо, что это показано.

Еще больше расхождений во мнениях вызвало обсуждение романа В. Пановой «Кружилиха». Объясняя причины, по которым на заседании Комитета по Сталинским премиям этот роман был отвергнут, Фадеев назвал присущий автору объективизм в изображении действующих лиц.

— Что это — плохо? — спросил Сталин у Фадеева. — Объективистский подход?

Фадеев подтвердил, что, по его мнению, это — безусловно плохо.

— А скажите, — спросил Сталин, — вот «Городок Окуров» как вы оцениваете?

Фадеев сказал, что в «Городке Окурове» за всем происходящим стоит Горький, с его субъективными взглядами. И, в общем-то, ясно, кому он отдает предпочтение и кому — свои антипатии…

— Но, — добавил Фадеев, — мне лично кажется, что в этой вещи слишком многое изображено слишком черными красками, и авторская тенденция Горького, его субъективный взгляд не везде достаточно прощупываются.

— Ну а в «Деле Артамоновых» как? На чьей стороне там Горький? Вам ясно?

Фадеев сказал, что ему ясно, на чьей стороне там Горький.

Сталин немного развел в стороны руки и, усмехнувшись, полувопросил, обращаясь ко всем и ни к кому в особенности:

— Ясно? — и сделал руками неопределенно насмешливый жест, обозначавший: «А мне, например, не так уж ясно, на чьей стороне Горький в «Деле Артамоновых».