Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

Как и на предыдущих конференциях, Сталин твердо и неукоснительно проводил свою линию. Возникающие на пути его планов препятствия и возражения он парировал убедительной и неоспоримой аргументацией, подкрепленной доскональным знанием существа вопросов. Сетования Черчилля на нехватку угля в Западной Европе и недостаток рабочей силы для его добычи Сталин отверг совсем неожиданным для британского премьер-министра аргументом:

— 400 тысяч немецких солдат сидят у вас в Норвегии, они даже не разоружены, и неизвестно, чего они ждут. Вот вам рабочая сила.

Осознав прямой смысл претензии Сталина, Черчилль стал оправдываться:

— Я не знал, что они не разоружены. Во всяком случае, наше намерение заключается в том, чтобы разоружить их… я наведу справки.

Сталин не ограничился устным утверждением, и в конце этого заседания он передал Черчиллю меморандум в отношении не разоруженных германских частей в Норвегии. Премьер-министр Великобритании заявил, что он не знаком с такой статистикой. И пообещал: «Но я могу дать заверение, что нашим намерением является разоружить эти войска».

— Не сомневаюсь, — ироничным тоном заверил Сталин.

— Мы не держим их в резерве, чтобы выпустить их из рукава. Я тотчас потребую доклада по этому поводу, — поспешил снова оправдаться Черчилль.

Ирония и скепсис Сталина в отношении попыток премьера оправдаться были обоснованными. Десять лет спустя, снова став премьер-министром, Черчилль признался, что летом 1945 года он лично отдал распоряжение не разоружать часть немецких войск на случай использования против СССР. При констатации такого факта очевидно, что у Сталина были основания не только для иронии, но и для недоверия союзникам, не отличавшимся высоким уровнем порядочности.

Дипломатическую гибкость, логику и настоятельность Сталин проявил и в отстаивании интересов СССР по отношению к его новым союзникам в Европе: Болгарии, Венгрии, Румынии. Накануне конференции западные партнеры Советского Союза были категорически против установления с этими странами дипломатических отношений и подписания мирных договоров.

Однако на заседании 20 июля Трумэн предложил облегчить положение Италии, резко сократив контроль над бывшей союзницей Германии. Сталин поддержал президента, но повернул обсуждение в иное русло:

«У нас нет оснований выделять вопрос об Италии из вопросов, касающихся других стран. Италия, конечно, первая капитулировала и в дальнейшем помогала в войне против Германии… Она думает включиться в войну с Японией. Это тоже является плюсом.

Но такие же плюсы имеются и у таких стран, как Румыния, Болгария, Венгрия. Они, эти страны, на другой день после капитуляции двинули свои войска против Германии… Следовало бы и этим странам дать облегчение.

Что касается Финляндии, то она серьезной помощи в войне не оказывала, но она ведет себя хорошо, добросовестно выполняет принятые на себя обязательства. Поэтому хорошо было бы, давая облегчение Италии, дать вместе с тем облегчение и этим странам и все эти вопросы рассмотреть совместно…»

— Я целиком согласен в этом вопросе с Генералиссимусом Сталиным, — заявил Трумэн.

Но Черчилль занял особую позицию. Акцентировав внимание на ущербе, нанесенном Англии Италией и Болгарией, он потребовал ужесточения линии по отношению к этим странам. Сталин возразил:

«Задача Большой тройки состоит в том, чтобы оторвать от Германии, как основной силы агрессии, ее сателлитов. Для этого существует два метода. Во-первых, метод силы. Этот метод с успехом применен нами… Но одного этого метода недостаточно для того, чтобы оторвать от Германии сообщников.

Если мы будем и впредь ограничиваться применением метода силы в отношении к ним, есть опасность, что мы создадим среду для будущей агрессии Германии. Поэтому целесообразно метод силы дополнить методом облегчения положения этих стран. Это, по-моему, единственное средство, если брать вопрос в перспективе, собрать вокруг себя эти страны и окончательно оторвать их от Германии.

Вот соображения большой политики. Все остальные соображения — насчет мести, насчет обид — отпадут… Поэтому я не имею принципиальных возражений против положений, выдвинутых в записке президента…»

То был предметный урок собеседникам о политике здравого смысла. Он отрицал принцип унижения, который использовали страны Антанты (Англия, Америка и Франция), загнавшие после Первой мировой войны Германию в «угол» Версальских условий, выйдя из которого она стала искать реванша.

Кстати, как и предполагал Генералиссимус, такое объединение в блоки, при доминирующей роли Германии, в дальнейшем состоялось с образованием НАТО. На что СССР ответил созданием Варшавского договора. Но по какому бы пути пошел ход истории, если бы американские солдаты и «Першинги» осели не в Германии, а, к примеру, у «сумасшедших» поляков? Слава богу, что история не любит сослагательных наклонений…