Последние Горбатовы

— А та-так, очень прошто. Шегодня как проснулся — штучал, штучал, она меня не пушкает, я и расшердился, выбранил ее как шледует, да и те-тещешку этого. Я ему шкажал: «Ешли так, я у тебя ни минуты не оштанушь». Я ему шкажал, чтобы он шейчас же отдал мне вше мои деньги и бумаги, а он не отдает и хотел меня жапереть и штал говорить, что шейчаш велит принешти горячечную рубашку и меня в шумасшедший дом… Я-я его так — так трешнул ижо вшей шилы, так что он от меня откатилша… Прямо ему в пужо. Шкорей я шубу… шапку… вышкочил… на ижвощика и домой!..

— Постой, постой, про какие ты говоришь деньги?

У Владимира просто голова кружилась от этого безобразного рассказа.

— Как какие де-деньги? Вше мои де-деньги и бумаги!.. Это он, он меня жаштавил принешти… я и вжал их в портфеле… Помнишь — у те-тебя ключ шпрашивал?

Владимир побледнел.

— Да ты правду говоришь?

— Правду.

— Что же ты это сделал? Оставайся здесь, сиди, я вернусь скоро! — проговорил Владимир, спешно оделся, вышел из Кокушкиного кабинета и прежде всего отправился к себе — ему все еще не верилось, что денег в портфеле нет.

Когда он доставал портфель, у него блеснула надежда: портфель полон! Он отпер его своим «вторым» ключом и увидел вместо билетов старые газеты.

Он поспешил к дяде, в его библиотеку. Николай Владимирович, как всегда и ко всем, относился к племяннику ласково, но между ними существовали чисто внешние и очень далекие отношения. Живя в одном доме, они почти никогда не встречались. Конечно, много раз Владимиру хотелось поближе разглядеть дядю, разобрать, что это за человек, действительно ли он помешан, как почти все думают. Он к нему еще с детства чувствовал симпатию. Ему неизвестны были все подробности семейной драмы, но он почти ясно представлял ее себе.

В первое время по переезде своем из Москвы на житье в Петербург он сделал все, от него зависящее, для сближения с дядей, но от того веяло таким холодом, он казался таким безучастным, видимо, так тяготился, хотя и скрывая это, присутствием Владимира в библиотеке, любопытство юноши так его отрывало от работы, которой он тогда предавался с особенной страстностью, что Владимир наконец обиделся. Его юное самолюбие страдало.

«Если он меня не хочет, так и мне его не надо!» — решил он, и затем о сближении между ними уже не было речи. Но теперь, со вчерашнего дня, то есть с исчезновения Кокушки, Николай Владимирович, совсем как бы не существующий в доме, вдруг объявился, вдруг принял участие в семейном деле. И все это сделалось само собою. Он оказался центром, действительно старшим в доме. Его всегда запертая для всех библиотека была накануне местом совещаний всех членов семьи.

И вот теперь известие о возвращении Кокушки собрало в библиотеку Марью Александровну, Гришу, Софи и Машу.

Владимир рассказал, в чем дело. Все были в настоящем ужасе. Только Николай Владимирович спокойно сидел в своем огромном кресле, закутанный в черный бархатный халат.

Софи, с искаженным от злобы лицом, толковала о позоре семьи и о том, что, во всяком случае, этого злодея Янычева и его негодную дочь следует скорее сослать в Сибирь. И как это ни ужасно, а нужно ехать сейчас же к Трепову, чтобы их немедленно арестовали, пока они здесь.

Гриша, хотя и довольно спокойный, был согласен с двоюродной сестрой.

— Да, конечно, их следовало бы арестовать! — заметил он. — Только ведь это такие люди, ведь они, конечно, отопрутся и скажут, что у них никаких денег нет. Это, знаете, гораздо сложнее, чем, может быть, кажется с первого раза.

Николай Владимирович, молчавший до сей минуты, взглянул на сына и сказал:

— Гриша, приведи его, пожалуйста!

Скоро явился Кокушка. Его бешенство теперь совсем утихло. Он присмирел, имел жалкий и грустный вид. Вошел, опустив глаза; но когда он их поднял, то прямо встретился со взглядом Софи. Неизвестно, что прочел он в лице сестры, только его всего вдруг будто перевернуло.

— Вше… вше иж-жа тебя, принцешша! — закричал он, срываясь с места и подбегая к ней.

Гриша удержал его за руку.

— Это сил нет никаких вынести! — объявила Софи и поспешно вышла из библиотеки.

— Пойди сюда, Коля! — сказал Николай Владимирович. — Посмотри на меня.

Кокушка взглянул и сразу же остыл, спокойно подошел к дяде и сел рядом с ним.

— Теперь расскажи нам, только без криков, все, как было, это необходимо для тебя же.

Кокушка заговорил совсем иначе, чем говорил с Владимиром. Время от времени Николай Владимирович задавал ему вопросы, и он отвечал на них очень спокойно и даже толково, что с ним очень редко случалось. Всего один раз хотел было он распространиться «о шу-шултане», но и тут сейчас же и позабыл о нем.

Николай Владимирович слушал внимательно и, почти глаз не спуская, глядел на Кокушку. Этот допрос затянулся, и Владимир даже с досадою стал замечать, что дядя, вместо того чтобы толковать о том, что теперь надо делать и скорее, не откладывая, решить этот вопрос, просто-напросто как бы забавляется совсем ни к чему не идущими, ненужными подробностями.