Последние Горбатовы

— Способность, которую я в себе развиваю! — отвечал он. — Разве я один?.. Ведь ты же сама утверждаешь, что некоторые гадалки тебе верно предсказывали и говорили удивительные вещи… Ну, значит, я тоже гадальщик, — что же тут такого?!

Она замолчала, а страшный призрак стоял перед нею.

Во время отсутствия мужа из дома она нередко приходила в его библиотеку и разглядывала его книги. Она их плохо понимала, но то, что было в них для нее ясно, только еще больше ее тревожило.

Наконец она выговорила себе самой страшные слова: «колдовство», «каббала», «магия»…

«Да ведь это вздор, пустяки, это бред, сказки!.. Ведь этого нет и быть не может!.. Что же он, действительно потерял рассудок?!»

Но нет, она признавала его странным, таинственным, но не сумасшедшим. И потом, ведь она знала, что эти его способности — не фантазия.

Он продолжал время от времени все больше и больше изумлять и ужасать ее. Она совсем терялась. И не с кем было ей посоветоваться, не у кого было просить помощи. Может быть, она могла бы найти эту помощь у тех духовных лиц, беседа с которыми ей доставляла такую отраду, но она никому не говорила о своем призраке. Она все это держала в глубокой тайне и желала только одного, чтобы оно так и осталось тайною.

Николай Владимирович со своей стороны никому, кроме нее, не выказывал своих странных способностей. Для всех он был теперь только чудаком — и ничего больше. У него не было ни одного друга, ни одного близкого человека, никто не знал, как он проводит свою жизнь, чем занят, да никто теперь этим и не интересовался…

Теперь, сейчас вот, призрак опять встал со всею ужасающей таинственностью: через пространство, через целый ряд старинных стен, неведомым способом муж позвал ее, и она послушно, забыв все, явилась на этот неслышный зов.

«Колдун, колдун, чернокнижник!» — повторялось в ее мыслях с невольной верою во все, что с детства считалось ею за сказки и бредни. Она с ужасом глядела на мужа.

— «Колдун, колдун, чернокнижник!» — проговорил Николай Владимирович, качая головой и улыбаясь.

Она слабо вскрикнула:

— Господи, да что же это такое! — и перекрестилась.

— Мари, успокойся, — сказал он, — зачем ты себя мучаешь понапрасну…

— Так успокой меня, объясни, конечно, это мученье, объясни наконец, мне становится страшно…

Он задумался и потом поднял на нее глаза; в них теперь все было спокойно, они глядели прямо, кротко и правдиво, и она как бы утихала душою под этим взглядом.

— Не колдун и не чернокнижник, — заговорил он, — потому что никакая темная и злая сила не руководит мною, потому что зла какого-нибудь, по крайней мере вольного, я не делаю и не могу делать. Друг мой, я просто не признанный и неведомый ученый, много лет работающий в тиши для себя, для своего внутреннего удовлетворения.

— Что же эта за наука такая? — в недоумении спрашивала Марья Александровна.

— Как тебе назвать ее — наука, в которой заключаются все науки, изучение сил природы, сил тайных и удивительных, разлитых во всем мире и действующих по неизменным, непреложным законам… Тогда — ты знаешь, про какое время я говорю — мне осталось или умереть, или найти какой-нибудь новый, совсем особенный интерес в жизни… Покойный дядя мне помог, он уговорил меня ехать в глубину Азии, обещал чудеса, поразил меня, заинтересовал даже в тогдашнем моем душевном состоянии… Одним словом, я кинулся с отчаянием как бы в бездну… Мое первое путешествие, мое знакомство с новыми странами и людьми — все это было для меня как в тумане… Наконец я очутился в такой обстановке, какая мне никогда и не снилась… В горах, куда вряд ли до меня ступала нога европейца, в совсем дикой местности, в древнем, существующем тысячи лет, индийском храме. Меня ждали, у меня был таинственный покровитель и друг, странный человек, которого я до сих пор не совсем понимаю, могущенный в этих диких горах Нур-Синг…

— Знаю, знаю! — прошептала Марья Александровна. — Мне дядя не раз говорил о нем и давал слово, что, так как ты под покровительством этого человека, то останешься невредим.

— Так оно и было! Он избавил меня от многих опасностей, и если я жив, и если я здесь, то единственно благодаря ему. Покойному дяде когда-то удалось оказать большую услугу людям, близким Нур-Сингу. Здесь оказанная услуга почти всегда производит только нового врага, там — почти всегда она создает нового друга, и этот друг не успокоится до тех пор, пока не заплатит за нее сторицей. Если бы не та старинная и даже неизвестная мне услуга, потому что ни дядя, ни Нур-Синг никогда не говорили мне, в чем дело, — мне пришлось бы очень, очень плохо… После того как я оказался недостойным…

— Как недостойным!? — воскликнула Марья Александровна.

— А так, я должен был остаться там на всю жизнь, должен был исчезнуть, а между тем я здесь. По их законам я, собственно говоря, не имею права жить, и я уверен, что если бы не исключительные обстоятельства, не торжественная клятва, данная Нур-Сингом дяде и мне, что я во всяком случае буду в безопасности, — меня заставили бы исчезнуть, уничтожили бы или там, или во время обратного пути, или даже здесь…