Последние и первые люди: История близлежащего и далекого будущего

Из тех, кто практически занимался живым искусством, и из всех, кто занимался им лишь отчасти, немногие, хотя они и сознательно отвергали принципы ортодоксов, приобретали известность и даже славу своими гротесками; в то время как другие, менее удачливые, были готовы принять остракизм и даже муки, проповедуя то, что их произведение – важный знак всеобщей трагедии живой природы. Огромное же большинство, тем не менее, следовало священным канонам. Поэтому им приходилось выбирать тот или иной из известных способов выражения. Например, они могли пытаться усилить некий сохранившийся тип организма как совершенствуя его способности, так и уменьшая в нем все то, что было опасным или бесполезным. Или еще – более оригинальная и рискованная работа, которую они могли проводить, имела целью создание нового типа, чтобы заполнить им в окружающем мире все еще незанятую нишу. Для этого они обычно выводили подходящий примерно организм и искали способ переделать его в соответствии с новым планом, стараясь создать существо совершенно гармоничное и точно адаптированное к новому образу жизни. В отношении этого вида работ существовали различные строгие эстетические правила. Так, считалось недостойным искусства опустить высший тип до низшего или тем или иным способом принизить способности организма. Далее, поскольку истинной целью искусства было не производство отдельных типов, а воспроизводство широкого спектра систематики фауны и флоры, было совершенно недопустимым навредить, даже случайно, любому виду, более высокому, чем тот, который намеревались воспроизводить. Потому что практика ортодоксального живого искусства считалась делом всей расы. Идеальный художник, божьей милостью – это все человечество в целом; идеальное произведение искусства должно быть еще более нежным покровом из живых форм для украшения планеты и восторга для Верховного Мастера, по отношению к которому человек был как созданным Им существом, так и инструментом созидания.

Разумеется, достигнуто было немного, пока практические биологические науки не продвинулись далеко вперед, за отметку, ранее достигнутую Вторыми Людьми. И требовалось знать гораздо больше, чем грубые эмпирические принципы ранних селекционеров. Понадобились многие тысячи лет упорных исследований лучших представителей всех рас, чтобы открыть более тонкие принципы наследственности и разработать методику, посредством которой была возможна подлинная манипуляция наследственными факторами в самом зародыше. Именно это возрастающее проникновение в саму биологию открыло Третьим Людям глубочайшие области химии и физики. И позволило, чтобы историческая цепочка этих взаимосвязанных наук была постигнута на манер биологии, с электроном, как основным организмом, и космосом, как органическим целым.

Вообразите планету, организованную в то время почти как обширную систему ботанических и зоологических садов или природных парков, перемежаемых сельскохозяйственными областями и промышленными предприятиями. В каждом большом центре общей связи происходили ежегодные и ежемесячные представления. Здесь демонстрировались самые новые созданные существа, оценивались жрецами живого искусства, отмечались их особенности и освящались религиозной церемонией. На этих представлениях обычно одни экспонаты бывали утилитарного свойства, другие – чисто эстетического. Можно было улучшать злаки, овощи, скот, создавать особую исключительно сообразительную или еще в чем-то сильную разновидность пастушеских собак, или новых микроорганизмов с рядом особых функций в сельском хозяйстве или в процессах пищеварения человека. Но также представлялись самые последние достижения живого искусства. Огромные, с гладкими конечностями, безрогие скаковые олени; птицы или млекопитающие, адаптированные к некоторым до сих пор нереализованным ролям; медведи, предназначенные для того, чтобы далеко превзойти все существующие виды в борьбе за существование; муравьи с особыми органами и инстинктами; улучшения в отношениях паразитов и хозяев, с целью достижения истинного симбиоза, при котором хозяин получает выгоду от паразита, и так далее. И повсюду находились низкорослые неодетые румяные напоминавшие фавнов существа, которые и создали эти чудеса. Этот осторожный лесной народ, гурки, спокойно стоял рядом со своими антилопами, грифами или новыми гигантскими хищными охотниками из отряда кошачьих. Спокойно бредущая молодая женщина могла вызвать суматоху, если ее сопровождали нескольких крупных медведей. Вокруг нее могла бы собраться толпа, чтобы обследовать, пощупать зубы или конечности этих созданий, и она бы руганью отгоняла всех непрошеных наблюдателей от своего терпеливого стада. Ибо в то время нормальные отношения между человеком и зверем были самым совершенным согласием, развивавшимся иногда, в случае приручения животных, до утонченного, почти болезненного взаимного обожания. И даже дикие звери никогда не старались избегать человека, и еще меньше – пытались напасть на него, за исключением особых обстоятельств охоты и священных гладиаторских представлений.