Последние капли вина

Не знаю, сколько времени стоял я там и смотрел, опершись на колонну: время будто застыло для меня, как пруд, у которого глубина больше ширины. Потом, когда наступил перерыв для отдыха, один из музыкантов встал, словно хотел отлучиться; я проснулся и осознал ход событий, поняв, что разучивание танца скоро закончится и мальчик уйдет. В первый раз я оглядел колоннаду, надеясь найти кого-то знакомого, и недалеко от себя увидел Платона - он стоял один. Я поздоровался с ним и немного поговорил о танце. Потом, по возможности легко и ненавязчиво, начал спрашивать имена то одного, то другого мальчика, начав с тех, что танцевали отдельные партии. Он говорил мне, если знал; наконец я спросил:

– А тот седой подросток, что вел линию, его имя ты знаешь?

Он ответил:

– Его зовут Астер - Звезда.

Он говорил негромко, но мальчик, который до сих пор ни разу не глянул в мою сторону, поднял голову, услышав свое имя, и повернул к нам темные как море глаза. На этом мгновении моя память словно проваливается: я не знаю, улыбнулись ли они друг другу. Когда молния проскакивает между небом и морем, форма облака или волны неразличима, - так же было и с их радостью.

Я ушел и, шагая по Городу, думал, что сделал глупость - не досмотрел танец до конца, чтобы остался в памяти. Ибо человек может носить в себе куда больше, чем полагает; так, однажды во Фракии, когда в меня попала стрела и начали вырезать наконечник, я уставился на простую птичку на дереве - и до сих вижу каждое перышко… Но я ушел уже слишком далеко, чтобы возвращаться. Когда сосны, венчающие Ликабетт, коснулись меня своей тенью, я удивился, что привело меня сюда. А потом, немного выше на горе, там где камни не могут взрастить ничего, кроме редких мелких цветков, голос во мне сказал: "Познай самого себя". И я постиг истину, что человек не ощущает такого горя из-за потери того, чего никогда не имел, сколь оно ни превосходно; я горевал скорее о том, что когда-то было моим. И потому я не сел на камень, как собирался, а полез выше, на самую вершину горы, где на фоне неба стоял маленький алтарь. И там, вспоминая, чем обязаны мы богам и своей душе, через правду которой познаем их, я воздел руки к Зевсу Отцу и дал обет принести ему жертву, ибо он в должное время дал Сократу сыновей.

Немного позже мне пришло в голову, что надо пойти в Город и найти его; он, кажется, всегда знает, когда человек готов слушать, но не говорить. А потом я заметил с горы дорогу к усадьбе Лисия. Он не просил меня о помощи, но рабочих рук у него не хватало, и, наверное, он просто подумал, что мне больше хочется повидать друзей в Городе. А кроме того, всегда оставалась возможность, что отбившийся от своих отряд спартанцев проскользнет через посты Стражи. Я устыдился, что позволил ему уйти за город одному. И тогда я спустился в Город, одолжил у Ксенофонта лошадь и поехал делать то, что потребуется Лисию.

Глава двадцать вторая

Мы видели, как Алкивиада провозгласили на Пниксе верховным стратегом афинян - до него такое место занимал лишь Перикл; мы радостно приветствовали его, когда он стоял на каменной трибуне с венком из золотой оливы на светлых волосах, глядя вдаль над Городом, как возничий смотрит поверх своей упряжки. Мы видели, как были выброшены в море выдвинутые против него проклятия за неблагочестие, записанные на свинцовой табличке; мы шагали вместе с ним вдоль Священной Дороги, провожая Процессию мистерий в Элевсин, к царю Агису в зубы; в первый раз со дня падения Декелеи решился Город отправить ее сухопутным путем. В большом храме его принимали, как любимого сына Богини, - это мы тоже видели.

Даже его враги присоединились к хвалебному пеану, так воспевая его подвиги, что народ, который никогда не устанет глазеть, был бы не прочь тут же отослать его за новыми победами. В те дни говорили, что стоит ему только свистнуть, и Афины снова обзаведутся царем. Разве он не явился, когда мы были побиты, повержены на колени и угнетены тиранами, и не сделал нас владыками моря? Но, не прошло еще и трех месяцев, как он снова отбыл на Самос; и когда люди дивились его скромности, мы, пришедшие с ним, только смеялись.

Нам же казалось, что мы догадываемся о его мыслях. Теперь ничто не удовлетворит его, кроме победы в войне. Он не знал меры ни в одном из своих желаний, но превыше всего ему хотелось побеждать. Самый сладостный день для него настанет, когда царь Агис придет выторговывать условия сдачи. Война тянулась уже двадцать три года; он участвовал в ней, то на одной стороне, то на другой, с тех пор, как стал юным эфебом, которого вытащил из-под копий у Потидеи крепкий гоплит по имени Сократ, подарив ему жизнь, дабы мог он ею воспользоваться, как пожелает.

Итак, мы попрощались с друзьями и родственниками и приготовились к отплытию. До отхода я еще раз зашел в школу Миккоса посмотреть на упражнения мальчиков. Но теперь мой старый наставник по бегу был на месте и задержал меня разговорами, так что я лишь на миг увидел того мальчика, Астера - он стоял с дротиком у плеча, целясь в мишень.