Последние капли вина

Ближе к вечеру, устроив все для похорон, я возвратился домой. Сестра уже осушила слезы; она вытащила свою старую колыбель и качала в ней младенца.

– Тише, - сказала она. - Он спит. Что за славный малыш! Как положила его сюда, ни разу не заплакал.

Ее слова пробудили во мне надежду, и я наклонился над колыбелью. Но ребенок спал, как она и сказала. Он унаследовал внешность отца: светловолосый, крупный младенец; слишком большой, подумал я, для моей матери.

– Как же я буду кормить его, Алексий? Если я буду разжевывать пищу, чтобы стала мягкой, может, сойдет вместо молока? Так птицы делают.

– Нет, - сказал я. - Ему нужно молоко, Харита. Я должен унести его сегодня же и найти какую-нибудь кормилицу.

– Я думаю, это очень дорого, так повитуха сказала. У нас есть какие-нибудь деньги?

– Не много. Поэтому мы не сможем оставить его себе. Мы должны найти какую-нибудь богатую женщину, которая молит богов послать ей дитя. Она будет рада взять такого красивого младенца. Может, станет делать вид, что она действительно его мать, а ее муж будет думать, что это действительно его сын. Когда он вырастет, они подарят ему лошадь и сделают из него всадника; и тогда в один прекрасный день он станет стратегом.

Она опустила глаза к колыбельке и проговорила:

– Я не хочу отдавать его богатой женщине, Алексий. Я хочу оставить его, чтобы не сидеть одной, когда ты уходишь на работу.

– Но у него здесь не будет матери. Будь доброй девочкой, маленькая.

Я боялся, что она снова расплачется, но у нее уже кончились слезы. Я поднял младенца и завернул его в полотно, взятое из колыбели.

– Это недостаточно теплое, - сказала она и заставила меня взять шерстяное покрывало. - Надо дать ему что-то, чтобы узнать его, когда он станет взрослым. У Тесея был меч.

– Мой меч нужен мне самому. Ну ладно, найди ему что-нибудь быстренько.

Она вернулась с веточкой красного коралла - ее собственной - и повесила ему на шейку.

– А как мы его назовем, Алексий? Мы не дали ему никакого имени.

– Он должен попасть к новой матери, - сказал я, - вот она его и назовет.

Я шел через Агору, держа на согнутой руке своего брата, и остановился у прилавка горшечника. Чем сильнее дорожала пища, тем дешевле становились горшки, и за два обола я купил достаточно большой, круглый внутри и с широким горлом. Два обола - это было больше, чем мы могли истратить, но человек обязан сделать все что может для своей плоти и крови, а по Городу бегало множество бродячих собак, осмелевших, словно волки.

У подножия Верхнего города, где валялись разбросанные камни крепости тиранов, я огляделся по сторонам. Где-то неподалеку среди камней плакал младенец, но голос был слабенький; если жена какого-нибудь всадника ищет здесь наследника для своего мужа, то у моего брата недолго будет соперник. Но если за последние три месяца она еще никого не выбрала, подумал я, то, видно, ей нелегко угодить.

У меня на руках он лежал тихо; но теперь, почувствовав вокруг холодные стенки горшка, начал плакать. Для такого малыша голос у него оказался очень сильный. Я увидел его мысленно уже юношей, высоким, как наш отец, и поклонников вокруг, добивающихся его благосклонности, потом - со щитом в битве или увенчанным на Играх; потом - идущим под музыку на свою свадьбу, а после - глядящим на сыновей.

– Иди с миром, - сказал я ему. - Не держи зла на меня, ибо Неизбежность никогда еще не отступала перед человеком; и не жалуйся на меня нашей матери, ибо ее кровь так же лежит на твоей голове, как и на моей. Если бы боги не запретили этого, брат мой, я бы усыпил тебя, прежде чем оставить здесь, потому что надвигается ночь; здесь пустынное место, и облака на горах темны. Но кровь родственника не смывается, а когда человек почует дыхание Достопочтенных на затылке, ему уже не выманить их за порог. Итак, прости меня - и стерпи то, чего не миновать. Облака густы; если боги любят тебя, то еще до утра пойдет снег.

Уже наступила темнота. Очень долго, уходя оттуда, я слышал его плач; а потом наверху, высоко на скалах возле бастиона крепости завыла собака, и плач стал не слышен.

Мы похоронили мать в одном из садов внутри Города, который стали использовать для этой цели с тех пор, как началась осада. Я не сообщал Лисию, подумав, что он слишком слаб для лишних огорчений, но он все равно узнал, послал за мной и начал просить позволить им взять к себе Хариту, чтобы они заботились о ней и делили с ней все, что у самих есть. Он говорил это, хотя уже два дня я не посылал им ничего, и они сами жили, как птицы. Я отвел к ним девочку, потому что она начала впадать в меланхолию. Все, что у нас оставалось, я отнес вместе с ней; теперь я остался один и должен был возвращаться к своей работе.