ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ

Как писал в разгар разрядки в 1975 году тогдашний министр обороны маршал Гречко в своей книге ’’Вооруженные силы советского государства”, ’’советская военная доктрина всегда рассматривала наступление как главный вид боя и придерживается этого взгляда и сегодня... Только решительное наступление может привести к победе над врагом”. Такое наступление и было проведено в брежневские годы. Что бы потом ни говорили о времени Брежнева, называя его застойным, в этом отношении его таким назвать нельзя.

А.Сахаров был прав, когда писал об отсталости ’’эмпирико-конъюнктурного” подхода к политике. Но он не учел того, что на восстановление своего влияния в потерянных вследствие применения ’’эмпирико-конъюнктурного” подхода регионах Западу придется тратить много сил и средств, которые он смог бы с большей пользой вложить в развитие своей экономики, добившись тем самым еще большего научно-технического и социального прогресса, став еще более в этом отношении недосягаемым для Советского Союза, и что победа коммунистов, к примеру, во Вьетнаме, нанесет американцам такую травму, которая надолго подорвет их волю к активным действиям на международной арене. К тому же, если успехи приходят один за другим, то это деморализует противника и укрепляет мораль внутри империи, где все больше и больше времени проводящего в очередях за всем необходимым обывателя это преисполняет чувством имперской гордости.

В общем, несмотря на все разговоры о разрядке и тосты с Никсоном за смягчение напряженности, и в брежневские времена, как и прежде, число советских ракет, нацеленных на Запад, продолжало расти, и планета по-прежнему пребывала в беспокойном, хотя и не отмеченном большой войной, но и без надежного мира состоянии, которое можно назвать равновесием страха и ужаса.

Но хотя внешне все было так же блестяще, как бриллианты на новом ордене Брежнева, отходивший от станции Минеральные Воды поезд заставлял вспомнить рисующий действительное положение дел за фасадом империи анекдот о поезде, в котором в разное время едут советские вожди.

Говорят, что когда Сталину доложили, что перед поездом нет рельсов, он приказал расстрелять всех, кому стало об этом известно, кто мог прийти к такому заключению, а заодно и всех, кто расстреливал, и ехать вперед. Когда об этом сказали Хрущеву, тот предложил переложить вперед рельсы, оставшиеся позади, и продолжать движение. Сменивший его Брежнев, узнав, что двигаться опасно, предложил просто покачивать вагон и тем самым создавать иллюзию движения. История не сохранила высказываний по этому поводу промелькнувших, как тени, Андропова и Черненко, но пришедший им на смену Горбачев, узнав о том, что рельсов нет, заявит: „У нас гласность, потому говорю, товарищи, откровенно: никаких рельсов впереди нет!”

Все это было лучше, чем кому-либо другому, известно довольно помахивающему вслед поезду генсека, стоящему рядом с Горбачевым человеку, которому он обязан своим переездом в столицу и который с полным основанием считает, что ему в не меньшей, а может, и в большей степени, чем Брежневу, полагается орден „Победы”, ему, Юрию Андропову, носителю негласного титула охранителя империи, путь к обладанию которым ему открыли неожиданные события, развернувшиеся в далеких от советских границ краях.

ВОРОТА ЛУБЯНКИ

Праздник был в самом разгаре. Кругом произносили тосты, опрокидывая одну рюмку за другой, громко пели. Никто не обратил внимания на то, как гостья вышла из-за стола и покинула зал. Быстро набрав какой-то номер телефона, она прошла к себе в комнату. Чемодан был приготовлен уже заранее. Захватив его, она вышла на улицу. Из темноты вынырнуло такси. Втолкнув торопливо чемодан, она назвала адрес.

В Москве в этот день праздновали 8 марта. Здесь еще никто не знал о том, что произошло на вечере в советском посольстве в Индии.

Попетляв по пустынным в эти часы улицам Дели, такси, наконец, остановилось перед входом в американское посольство. Выгрузив чемодан, который теперь казался особенно тяжелым, и расплатившись, женщина подошла к стоявшему у ворот морскому пехотинцу.Поговорив с посетительницей, солдат провел ее вовнутрь. Через несколько минут в приемной появились работники посольства. Она протянула им свой советский паспорт и назвала себя.

В комнате повисла напряженная тишина. Короткие секунды казались ей вечностью. Наконец один из изучавших паспорт американцев спросил:

- Вы говорите, что ваш отец Сталин? Тот самый Сталин? — в голосе его звучало с трудом скрываемое изумление.

- Да, тот самый, - коротко подтвердила Светлана Аллилуева.

Когда весть о побеге дочери Сталина достигла Москвы, там ей сначала отказывались верить. Это казалось невероятным... Дочь Сталина бежит на Запад - одна мысль об этом приводила в состояние шока.