Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Сын оренбургского чиновника, он как и сын инспектора гимназии Жданов, происходил из обеспеченной семьи. Энциклопедический словарь, изданный в Москве в годы, когда Маленков еще находился у власти, сообщает, что он учился в Московском Высшем техническом училище. То, что словарь пишет „учился”, может означать только одно — курса он не закончил. Он сообразил, как и Андропов после него, что не в образовании дело. Он вовремя присоединяется к „секретариату товарища Сталина” и делает головокружительную карьеру.

Светлана Аллилуева замечает, что „семья Маленкова была, пожалуй, наиболее интеллигентной из всех остальных на высшем уровне”. Но об этом „интеллигенте” Р. Конквест в книге „Большой террор” пишет, что, прибыв в Белоруссию в июне 1937 года, он за короткий срок уничтожил все руководство республики. Это он, рыхлый, с болезненно раздутым бабьим лицом, из-за которого его прозвали Маланьей, вместе с Берией обдумывал, как замаскировать, чтобы не вызвать подозрений, смерть расстрелянного армянского руководителя Ханджяна. Это он вместе с Микояном и Берией был послан на выполнение „задания тов. Сталина” в Армению. Спустя много лет журнал „Коммунист Армении’ пролил свет на это „задание”, написав, что „Маленков в ряде случаев лично принимал участие в допросах арестованных, которые проводились с нарушением социалистической законности”.

Интересно сопоставить портреты, которые набрасывает близко знавшая и Жданова и Маленкова Светлана Аллилуева, с тем, что сообщают о них видевшие их в иной обстановке. Возможно, что Аллилуева не знала о том, другом, лице этих приятных в семейном кругу, столь привязанных к своим детям, внешне таких интеллигентных людей. Но это лишь доказывает, что в сталинские времена уже сложился образ партийного руководителя, подобно двуликому Янусу, обращающему к людям в зависимости от обстоятельств то один, то другой свой лик.

Одно — это нормальное человеческое лицо. Глядя на него, нельзя и предположить, что за ним скрывается и иное лицо, лицо монстра. Казалось бы, долголетний опыт изучения кремлевских вождей должен был бы дать богатый материал кремленологам. Но нет! Они и через много лет после Жданова и Маленкова будут писать об интеллигентном облике Андропова. Как будто не понимают, что это всего лишь удобная маска, скрывавшая черты его характера, проявлявшиеся не в улыбках и умении вести светскую беседу, а в конкретных делах.

И Ленин гладил детей, и Сталин цитировал Пушкина, и Гитлер любил собак. Никто из них не носил звериных шкур и не ел сырого мяса. Гитлер вообще не ел мяса. Однако в памяти народов о них осталось не это, а ленинские массовые расстрелы заложников, сталинская Колыма и гитлеровский Аушвиц.

Влияние, которым пользовался Маленков, меньше всего зависело от занимаемой им должности. В то время он не был еще членом Политбюро, а секретарем ЦК стал только в 1939 году. Все решало не это, а то, что был он доверенным Сталина.

Жданов, Маленков и те, кто был в числе их приверженцев, считали себя несправедливо отодвинутыми на второй план владевшим огромной властью Кагановичем,тоже претендовавшим на роль „наследника Сталина”. С ним они вступили в борьбу, и эта борьба была главным занятием кремлевских вождей. „Они плели интриги, один старался столкнуть другого и выйти в фавориты”, — пишет Аллилуева.

Черненко к этому времени тоже сумел продвинуться. Уже успели расстрелять „сибирского Ленина” — И. Смирнова, того самого, чья армия принесла на своих штыках советскую власть в черненковское детство.

Места освобождаются и в Сибири. В соседнем Иркутске пример подает Щербаков. Полностью уничтожив всех, кто не угоден Сталину, он совершает метеорический взлет и становится первым секретарем московского горкома и обкома, а вскоре и секретарем ЦК.

Это не остается незамеченным, пока еще находящимися на заднем плане такими партийцами, как Черненко. Они удваивают и утраивают свои усилия. Видя, как заполняются лагеря, они приходят к выводу: теперь или никогда. Но для этого одной обычной партийной работы недостаточно. Для этого надо активно участвовать в создании сталинской системы уничтожения. Это теперь и есть главная партийная работа. Ей теперь отдает свои силы Черненко. Это для него — продолжение его связи с НКВД, начавшейся во время его службы в пограничных войсках в Казахстане. Тогда он помогал вылавливать пытавшихся бежать от сталинской коллективизации в Китай, теперь он помогает органам упрятать за решетку всех, кого вождь объявил врагом.

Для него не секрет то, что происходит в нескольких шагах от его кабинета в крайкоме партии, и о чем спустя много лет поведует армянский поэт Гурген Маари.

„В красноярской тюрьме кишела, копошилась большая армия заключенных, составленная из представителей многих народов Советского Союза... У одного заключенного оказался кусочек зеркала. Я взглянул на свое лицо и не узнал.”

Помогал Черненко и строительству советского Аушвица — Норильска. И не мог секретарь крайкома не знать о том, что стали норильские лагеря фабриками смерти.