Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Эти отражения глубинных мыслей населения свидетельствовали, что и в людях Горбачева народ видит все тех же бесполезных и ни на что не способных партийных бюрократов. Хотя генсек и указывал на них как на причину того, что его программа все еще не приносит обещанных результатов, но действия его показывали, что избавиться он пытается не от парт бюрократов как таковых, а лишь от неугодных ему, что пытается заменить старую партократию новой, своей, преданной лично ему. К каким еще выводам могли прийти прочитавшие в конце ноября в ,Дравде” высказывания генсека о том, что никакой речи о многопартийной системе в Советском Союзе быть не может, что рассуждения о том, что Советский Союз вступает на путь капиталистического развития — пустые мечтания? Но получившие в последние годы достаточно информации о жизни на Западе советские граждане задавали себе вопрос: если, как писал в той же статье Горбачев, капитализм сумел обеспечить „равенство всех перед законом” и „всеобщее процветание”, почему следует по-прежнему продолжать строить социализм, не принесший ни „равенства всех перед законом”, ни „всеобщего процветания”? И почему партия, за которой советский анекдот сохранял единственную роль — совместный выпуск с американским журналом „Плейбой” журнала „Член КПСС”, должна оставаться монополистом власти?

То, что генсек, используя слова свергнутого советской армией в 1968 году Дубчека, в ноябре 1989 года, как раз в те дни, когда герой „пражской весны” вновь появился перед ликующими чехами, утверждал, что на сей раз будет построен „социализм с человеческим лицом” — ничего не меняло. Какими чертами будет наделено лицо такого социализма, и самому Горбачеву было неясно. Тем более, что социализм доказал свою полную неспособность к существованию нигде, кроме как в теоре-ческих изысканиях. Выйдя из лаборатории и проверенный на практике, он потерпел крушение на всех континентах, среди народов разных рас и разных культур. Единственно в чем он действовал безотказно, так это в том, что неизменно порождал диктаторов, воздвигавших между собой и собственным народом частокол из секретной полиции. Так было и с первым из них, создавшим ЧК, так было и с Чаушеску, прорывшим под Бухарестом туннельный лабиринт, в котором он надеялся отсидеться на случай народного восстания. Снабженный запасами на полгода бункер должен был обеспечить сохранность диктатора, его жены и ближайшего окружения, в то время как оснащенная новейшей техникой и готовая к применению как химического, так и бактериологического оружия фанатично преданная ему гвардия секретной полиции должна была держать оборону внешнего пояса. Там же находился пульт электронного управления, позволявший нажатием кнопки детонировать заранее расположенные в разных концах Бухареста запасы взрывчатки. О том, какие бункеры подготовил румынский последователь Сталина и Гитлера, стало известно. Американский спутник давно заснял пролегающую под Москвой подземную сеть. Существуют ли и там такие бункеры? Приведет ли и там развитие событий к такому же драматичному финалу?

Удивительно, как диктаторы упорно отказываются учиться на примере друг друга. Каждому кажется, что происшедшее с тем, с кем он недавно обнимался и целовался как с лучшим другом, его не коснется, что он окажется хитрее, что у него хватит сил и воли, чтобы не отступить и удержаться у власти. Так думал и Чаушеску, но при первых же криках демонстрантов „Убийца! Уходи!”, растерялся и испугался. „Он был подвержен панике, заставлявшей его дрожать от страха”, — комментировал происшедшее бывший глава румынской разведки генерал Па-чепа, бежавший на Запад. Опять подтвердилось, что безжалостные по отношению к беззащитным жертвам диктаторы оказываются трусливыми паникерами, заботящимися прежде всего о собственной шкуре, когда опасность оказывается рядом. Паникой был охвачен при приближении немцев Ленин, бежал из Москвы, узнав об объявлении войны, Сталин, ринулся на аэродром Чаушеску. Научит ли их урок чему-нибудь других? Поймут ли они, наконец, что никакие бункеры не спасают, если народ доходит до отчаяния, если смерть под танками оказывается лучше, чем жизнь в рабстве и нищете? Обеспечив себе власть, коммунсты нигде не сумели создать народу достойной человека жизни. Увидав такую обильную и налаженную жизнь, оживший, как гласил советский анекдот, в Нью-Йорке и принявший его за Москву Ленин, оглядевшись по сторонам, сказал, что вот именно таким он себе и представлял коммунизм.