Последние километры(Роман)

Были раненые. Много раненых. Их нужно было выносить из боя, спасать. Это делали батальонные фельдшеры, ротные санитары, медсестры, к которым добровольно присоединилась Катерина. На санитарном пункте, разместившемся в одном из жилых домов, хозяйничала Аглая Дмитриевна Барвинская и ее небольшой штат. Сначала несмело, а потом все активнее ей помогали жители домов, среди которых оказался и профессор медицины с мировым именем.

Катерина падала от изнеможения. Долго подавляла в себе и усталость, и слабость, но больше уже не было сил на это. Вышла на улицу, вдохнула едкий запах гари, и ей стало совсем плохо. Схватилась обеими руками за иссеченную пулями водосточную трубу, прижалась щекой к жесткому, ржавому железу. Но не удержалась. Сползла вниз на каменный выступ под стеной. Не могла толком сообразить, что с ней происходит: слепнет, глохнет или засыпает.

Вдруг услышала песню. Услышала, или это только померещилось? Мыслями девушка перенеслась в зеленое село над Росью, в мглистый летний вечер, когда песня, словно бы сама по себе, возникает из тихой рощи, зеленых лугов, белого облачка, подсвеченного заходящим солнцем.

По той бік гора,
По сей бік гора,
Поміж тими крутими горами
Сходила зоря-я…

Теплый сочный бас красиво начинал эту песню, — видно, жила она в его сердце с давних пор, с материнской колыбели.

Ой то не зоря —
Дівчина моя
3 новенькими та відерцями
По воду пішла-а…

Нет, это не грезы. Громкий бас заводит, а к нему неумело, искажая слова, присоединяется тенорок.

Дівчино моя,
Напій хоч коня
З рубленоі нової криниці,
Срібного відра-а…

Басок четко и ясно произносит «відра», а тенорок явно выводит «ведра», однако это не портит впечатления. Песня плывет протяжно и искренне, кажется, даже заглушает грохот затихающего боя, торжествует над пожарами и смертью.

Последним усилием воли Катерина превозмогает усталость и сон. Видит двух певцов, идущих в обнимку, — обожженные, задымленные, в пыли. Это — Григорий Непейвода и Леонид Лихобаб. То ли хлопцы хлебнули трофейного шнапса, то ли опьянели от счастья: сколько тропинок исходили они в разведку, сколько минных полей миновали, сколько колючих заграждений перерезали, «языков» взяли, тысячи раз залегали под пулеметным огнем, спасались от снайперских пуль и вот — живы и здоровы, дошли до Берлина!

Всех очаровал их не очень стройный, однако трогательный дуэт. Их песня придавала бодрости и уверенности. А Катерину это задело за живое, наверное, больше всех.

Подвиг и смерть Яши Горошко потрясли девушку. Невольно она упрекала себя за невнимание к юноше, за то, что его беззаботность и неопытность воспринимала как легкомыслие. Да, внешне он казался балагуром, а на самом деле под юношеской бравадой крылось нечто большее, значительно большее, чего она не сумела разгадать.

Руки Катерины, забрызганные кровью, гимнастерка в шершавых темных пятнах. Вверху над нею, на крыше противоположного дома под серым, мутным небом, наспех оборудуют наблюдательный пункт комбрига. Там со стереотрубой в руках Иван Гаврилович, рядом с ним полковник Терпугов с биноклем и неотступный Сашко Чубчик с бригадным Знаменем.

Березовский стоит у самой кромки крыши, над пропастью, прекрасная мишень для снайперов и пулеметчиков. Катерина знает, что он пренебрегает опасностью, как это всегда делал Петр Бакулин, как это в решительную минуту сделал Яков Горошко. Ей становится страшно. Этой утраты она не переживет.

Катерина вспомнила свою печальную одиссею, свою девичью Голгофу, упала на камни и зарыдала.

Знамя бригады развевалось на сильном ветру. Сейчас рядовой Александр Платонов понесет его дальше, бой не закончился, он лишь перебросился в следующий квартал. Здесь, на плоской крыше двенадцатиэтажного дома, где в мирное время был лечебный солярий, идеальное место для наблюдательного пункта. Юркие связисты уже протянули сюда нитку, и запыленный бородач привычно проверяет линию: «„Волга“, я — „Волга“, слышишь меня?» Вот так, через битвы, пожары, зарева, кровь, сотни рек и тысячи километров пришла Волга в гости к Шпрее.

И в стереотрубу, и в цейсовский бинокль хорошо видна извилистая, закованная в гранит, немецкая река, забаррикадированный мост Мольтке, возле которого идет ожесточенный бой. Далее видны срубленные фашистами аллеи Тиргартена, серая, облупленная громада рейхстага, черный и мрачный на фоне багрового неба контур Бранденбургских ворот.

Сколько охватывает глаз — взрывы, вспышки, тучи дыма, бой, бой, бой…

— Когда же все это закончится? — скорее к себе, чем к Терпугову, обращается Иван Гаврилович. — Завтра или послезавтра?

— В начале войны мы считали время годами. Потом месяцами. Теперь считаем днями, а возможно и часами…

— Да. Однако тем временем погибают такие, как Голубец, Барамия, Тищенко, Горошко, Бакулин…

— Жестокость была и есть оружием фашизма. Однако победило наше оружие.