Последние километры

— Его… Журавлева. Николая Зосимовича. Говорят, он где-то здесь, поблизости, в артиллерийской части. Его видели в Польше, возле Вислы.

Исчезли остатки надежды, но не вспыхнули ни ревность, ни гнев. Скорее — глухая боль.

— Он покинул тебя?

— Нет, нет! Коля тоже меня ищет.

— Откуда ты знаешь?

— Сердце подсказывает.

— Маша!..

— Что, Иван Гаврилович?

— Ничего. У тебя чуткое сердце, дай боже, чтобы оно не ошиблось.

— Вам легче найти Журавлева. Он уже капитан, командует дивизионом. В каком-то корпусном артполку. Но в каком, не знаю.

— Если он в корпусном, узнать нетрудно. Корпусной артиллерии не так уж много.

— В корпусном, это точно. Мне бы только номер полевой почты…

— Ты долго будешь здесь, в санроте?

— Наверное, уже до конца.

— Хорошо. Сделаю все возможное.

— Спасибо.

Когда встали, она прижалась к его груди, прикоснулась мягкой щекой к подбородку, прошептала:

— Прости меня, Ваня.

Выскочила из бурки, подхватила скомканный халат и исчезла в черном тоннеле коридора.

Трудно сказать, чем занимались жители Обернигка в мирное время. Город сохранился полностью. Однако не видно в нем ни промышленных предприятий, ни административных зданий. Одни лишь коттеджи, веселые стайки аккуратных коттеджей под черепичными крышами среди вечнозеленых елей и пихт.

Кто здесь жид? Что делал, куда девался народ?

Все коттеджи, за исключением занятых отделами штаба армии, пустовали под белыми флагами. Лишь на одном из них развевался красный флаг, а на двери виднелась прибитая гвоздями пятиконечная звезда. Но пуст был и этот коттедж.

У шлагбаума на посту стоял приземистый сибиряк-автоматчик в полушубке и валенках. Ночью, правда, приморозило, но сейчас припекало солнце, и часовой в своей таежной одежде выглядел неуклюже. Он, наверное, чувствовал это и сам. Встав посредине улицы так, что его медвежья фигура загородила проезд, сибиряк поднял левую руку вверх, а правой сжимал автомат, стараясь придать своему лицу серьезное выражение.

Сашко Чубчик сразу узнал в нем фронтового новичка.

— Эй, парень, открывай ворота, принимай гостей!

Часовой не ответил, лишь взял автомат наизготовку.

— Остановите, — велел комбриг Наконечному. Сняв бурку, он выскочил из машины и подошел к солдату: — Давно служите?

Сибиряк растерялся. Устав караульной службы диктовал неумолимые параграфы, но полковничьи погоны…

— Первый день, товарищ гвардии полковник.

«Это хорошо, — подумал комбриг. — Значит, прибыло пополнение».

— Молодец! — вслух похвалил Березовский. — Как зовут?

— Рядовой Барских, товарищ гвардии полковник, Иван Мокеевич.

— Выходит, мы тезки, я тоже Иван.

Солдат улыбнулся широким, скуластым лицом, дернул веревку, и шлагбаум поплыл вверх.

Иван Гаврилович искренне завидовал юной наивности сибиряка, его полному радужных надежд будущему. Другое дело, конечно, что завтра этот коренастый красавец может пасть на поле боя — от этого не застрахован никто. Зато любимая девушка его не оставит и родным отцом не назовет.

Прежде всего он заехал в артиллерийское управление. Отыскал знакомого майора, с которым пришлось хлебнуть лиха еще в Восемнадцатой, и попросил его узнать и сообщить в санроту сто двадцатого стрелкового полка медсестре Марии Пащиной, в каком дивизионе корпусной артиллерии проходит службу капитан Журавлев Николай Зосимович.

Командарма застал в кабинете, на втором этаже одного из коттеджей у полудужия гор. Над входом в помещение ощерилось зубастое рыло дикого кабана, в вестибюле красовалось во весь рост чучело оленя с гигантскими ветвистыми рогами. Видимо, особняк принадлежал заядлому охотнику, потому что не было здесь недостатка и в медвежьих, и в волчьих, и в лисьих шкурах.

Генерал-лейтенант Нечипоренко сидел за столом в одной шелковой майке и сноровисто пришивал к полевой гимнастерке белый воротничок. Он так увлекся этой работой, что сначала не заметил Березовского. Поднял голову, когда тот поздоровался.

— А, это вы. Садитесь.

Ивана Гавриловича ничуть не удивило занятие командующего. Отличительная черта кадрового офицера: всюду, при всех обстоятельствах оставаться солдатом.

— Та-ак, — наконец заговорил генерал, явно удовлетворенный результатом своей работы. Перекусил нитку, положил иглу в футлярчик пластмассового медальона, кончиком большого пальца провел по шву — нет ли узелков. Еще раз убедившись, что работа чистая, привычно накинул гимнастерку на рыжий, с проседью, чуб и резко рванул ее вниз. Многочисленные ордена и медали позванивали, когда он на ощупь застегивал пуговицы.

— Товарищ командарм, — не выдержал Березовский. — Что означает ваш неожиданный вызов?

Покончив с последней пуговицей, командующий вздохнул:

— И для меня это неожиданность.

— Мы сегодня были бы на левом берегу.

— Будете в другой раз.

— Когда? Война заканчивается.