«Последние новости». 1934-1935

«Не все вещи Толстого одинаково удачны. Его второй большой роман “Анна Каренина’’ лишен художественной цельности…» — Адамович дает не совсем точную цитату. Бицилли в заключение главы «Толстой» писал: «Не все вещи Толстого одинаково удачны. Его второй большой роман, “Анна Каренина”, лишен той художественной цельности, того единства, какими отличается “Война и мир”. Отношения Левина с Китти и Анны с Вронским развиваются здесь параллельно, без тех внутренне-необходимых “сцеплений”, которые заставляют нас все отношения между людьми, прослеживаемые в “Войне и мире”, воспринимать как, так сказать, струйки одного общего жизненного потока. Но вполне слабых вещей у Толстого нет. Во всех их он остается недосягаемым по совершенству изобразителем жизни, воспринимаемой нами так, как действительная жизнь».

«даровитейший из старших символистов» — Иннокентий Анненский в книге Бицилли назван «самым даровитым из русских символистов старшего поколения».

«Перелом: Роман из эмигрантской жизни» (Париж, 1934) — роман Владимира Николаевича Унковского (1888–1964).

«французского с нижегородским» — слова Чацкого из комедии Грибоедова «Горе о ума» (Действие I. Явл. 7).

…про Африку и про то, как там живут редкие наши соотечественники, прочесть будет интересно всякому… — Унковский в эмиграции до приезда в Париж долгое время работал врачом в Африке, и впечатления от этого отразились в романе.

После съезда. — Последние новости. 1934. 20 сентября. № 4928. С. 2; 27 сентября. № 4935. С. 2.

Конечно, это было событие «мировое». Максим Горький выразил «твердое убеждение», что «радостная весть о съезде советских писателей прозвенит во всем мире»… — Съезд писателей проходил 17 августа — 1 сентября 1934 года в колонном зале Дома Союзов. С докладом «Советская литература» на нем выступил Горький. Подробно см.: Первый Всесоюзный съезд советских писателей: Стенографический отчет. М., 1934.

«Звездный разбег» — рисунок М. Мазрухо, иллюстрировавший газетный отчет о закрытии съезда писателей (Литературная газета. 1934. 8 сентября. № 120. С. 1).

…делегация московского гарнизона… ошалелые «писатели» что-то кричат и бросают в них фиалками и розами… — В газетном отчете под рубрикой «Дневник съезда» этот эпизод был воспроизведен так: «Под звуки военного оркестра в зал входит сводная делегация частей московского гарнизона. Но оркестр заглушен шумными приветствиями съезда. Громкое “ура”. Выстроившихся в проходе курсантов и красноармейцев забрасывают цветами» (Литературный Ленинград. 1934. 24 августа. № 42).

…не успел в них хорошенько разобраться… это довольно распространенное в эмиграции суждение было впервые высказано З. Н. Гиппиус… — Адамович имеет в виду статью «Литературная запись. Полет в Европу», в которой Гиппиус писала: «Горький отравлен тайной, вполне безнадежной, любовью, которая, как змея, источила всю его жизнь. На заре туманной юности он влюбился… в “культуру”. Ужаснее этого с ним ничего не могло случиться <…> Любовь к “культуре” при полной к ней неспособности — недуг, выедающий, сжигающий не только талант писательский, но и душу человеческую» (Современные записки. 1924. № 18. С. 131. Подп.: Антон Крайний). Такое мнение впрямь было широко распространено, встречаясь у эмигрантов самых разных политических воззрений, например, у Л. Троцкого в некрологе на смерть Горького (1936): «Глубже всего в этом необыкновенном самоучке сидело преклонение пред культурой: первое, запоздалое приобщение к ней как бы обожгло его на всю жизнь. Горькому не хватало ни подлинной школы мысли, ни исторической интуиции, чтоб установить между собой и культурой должную дистанцию и тем завоевать для себя необходимую свободу критической оценки. В его отношении к культуре всегда оставалось немало фетишизма и идолопоклонства».

Коган Петр Семенович (1872–1932) — историк русской и западноевропейской литературы, критик, переводчик, приват-доцент Петроградского университета, после революции профессор 1-го и 2-го МГУ и других вузов, президент Государственной академии художественных наук (1921). На его смерть Адамович отозвался в «Откликах»: «Умер Петр Коган, красный академик. Профессор, лицо высокопоставленное, но не пользовавшееся в советской литературе ни престижем, ни влиянием… По доброму старому правилу — “de mortius…” — о Когане лучше бы всего промолчать.

Был он бесспорно чемпионом тех, кому от прислуживания нисколько не тошно. Одобрял все, что следует одобрять, клеймил презрением все, что полагается клеймить. Старался быть истинно-красным изо всех сил. На пользу это ему пошло не вполне. Президентом Академии его назначили, но власти никакой не дали. Советские критики Когана в грош не ставили. Особенно в последние годы. Лет пять тому назад один из них — кажется, Ермилов — извлек на свет Божий убийственный документ: старую, довоенную статейку Когана о сборнике “Литературный распад”.