Последние пылинки

Дребезжащая каталка перегородила проход.

– Ожидайте. Сейчас женщине сделают МРТ, и мы поедем, – зевнув, сказала врачиха.

– Так быстрее же надо! – слабо возразила Настя, снова вцепившись в дедушкину ладонь.

– Ожидайте.

Дед завозился и заскрежетал так, будто пытался присесть, Настя кинулась его успокаивать. Кумушки на лавке сбавили громкость, но хихиканье все равно рассыпалось горохом по коридору.

– Крутится, да? – это темноглазая подошла.– Если будет вертеться, то снимок не сделают. И в реанимацию не возьмут.

– Как это не возьмут? – кажется, мир вокруг Насти накренился еще сильнее. – И куда его?

– Да кто ж знает… Успокаивайте дедушку.

И снова отошла к стенке.

Настя готова была закричать. Страх, затопивший легкие, сковал все ледяной коркой, подступил к горлу рыданиями, и ей пришлось закусить губу, гладя деда по голове.

– Деда, слышишь меня? Потерпи немножечко… Я с тобой буду. Рядом.

Из кабинета выскользнула бледная женщина и прилипла к стене. Высунулась медсестра с обесцвеченными волосами – Настя видела все вокруг будто картинками, что вспыхивали перед глазами и тут же сменялись на новые.

– Завозите.

Настя, водитель скорой и врачихи потянули каталку в кабинет, дважды чуть не перевернули ее, подхватывая в самый последний момент. Дед махал рукой, цеплялся за что-то невидимое и кряхтел.

– Долбанные колесики, – бухтела темноглазая. – Убьем кого-нибудь, вот тогда новую каталку и купят.

Аппарат почудился Насте айсбергом посреди тесной комнаты. Следом за каталкой прошмыгнули женщины в мягких халатах, засуетились вокруг.

– На три поднимаем… Один, два… ТРИ! – и все вместе разом приподняли одеяло, переложили дедушку на стол. Медсестра с обесцвеченными волосами завозилась с аппаратом.

– Выходите, – скомандовала она Насте.

– Что?.. – в ушах звенело. Настя рассыпалась на куски.

– Выходите, вам нельзя тут быть, когда аппарат работает.

– Но как он… без меня…

– Ничего, потерпит минутку, – она говорила, словно нянечка в детском саду, прекрасно понимая, что родственники вечно на пределе. Настя склонилась к деду, погладила его щеку:

– Деда, слышишь меня? Полежи немного. Нельзя двигаться, иначе снимок не сделают. Хорошо? Полежишь?

На миг его глаза прояснились. Он даже попробовал улыбнуться, но, быть может, Насте это просто показалось.

Двери захлопнулись за ее спиной, и внезапно Настя остро ощутила все, что навалилось на нее за последние часы. Усталость едва не сбила с ног, но Настя выстояла. Вспомнила, как герои в фильмах обычно хватаются за голову, сползают по стене и плачут. Она же просто замерла поперек коридора, пока одна из кумушек в халате не отвела ее в сторону. Слез не было, ничего не было – только бьющаяся в голове мысль «держись». Нельзя быть слабой, нельзя плакать, нельзя сдаваться.

Кумушки перехватывали других родственников, записывали их имена в журнал и забирали пакеты с передачами. На Настю люди косились с сочувствием и пониманием – видимо, многие через это уже прошли.

Привезли еще одну каталку, засуетились вокруг нового больного.

Медсестра с обесцвеченными волосами распахнула дверь:

– Забирайте деда.

Еще один тесный кабинет, заполняем карту. Хронические болезни? Аллергия? Снимайте с деда одежду, да, всю. Вот простыня – желтая и застиранная, но чистенькая. Вот реаниматолог. Спросил у деда имя, дату рождения, где он живет.

Дед не ответил. Застонал.

– Поднимайте в реанимацию, – вздохнул доктор и сам сел за бумаги. Настя укрыла деда простыней, подоткнула, чтобы не простудился. Снова крепко сжала его пальцы. Дед выгнулся, захрипел.

Бессилие въедалось в кости.

Дедовы глаза налились кровью, но голубизна в них казалась такой пронзительной, что было страшно. Настя помогла протереть деда камфорным спиртом, вздрогнула от его хриплого стона.

– Настё-е-на… – прошептал он едва слышно. Посмотрел на нее так… так…

Так.

Настёна.

      Деду сделали рентген, переложили его на другую каталку. Врачи в шуршащих синих куртках ушли и больше не вернулись. Настя помогла провезти деда по коридору, затянула каталку в лифт и отступила в сторону.

– Вам дальше нельзя, – сказала ей санитарка. – Идите в приемный покой, там дадут список, что привезти.

И закрыла двери перед Настиными глазами.

Насте хотелось подбодрить деда, прежде чем его увезут в реанимацию. Хотелось успокоить, погладить его по голове. Хотелось сказать хоть что-то. Прощаться не хотелось, нет, ни в коем случае, он справится, он выдюжит, это ведь дед, это же…

Настя стояла и смотрела на серые сомкнувшиеся двери. Внутри лифта загудел механизм, увозящий дедушку наверх. А она все стояла и смотрела.

Стояла и смотрела.

***

На полу в коридоре темнеет пятно от разбитых яиц. Мама, наверное, пыталась оттереть его губкой, но не смогла. Жалко.

Дедова тужурка покоится на крючке. Настя, едва стянув сапоги и пуховик, набрасывает тужурку на плечи – вот он, запах. Знакомый, родной. Дедушкин. Она идет на кухню, складывает покупки на клеенку с подсолнухами.

Удивляется, до чего похоже.