Последние распоряжения

Мы въезжаем в город по Кентербери-роуд, мимо старых, облезлых домиков с эркерами, выстроившихся вдоль улицы сплошными рядами, – только здания на морском побережье бывают так похожи на черствый пирог с потрескавшейся глазурью. Гостиницы, комнаты на ночь. Сдается внаем. На фоне серого облачного неба дома кажутся совсем бледными, а на фоне туч носятся маленькие белые пятнышки, как отслоившиеся кусочки белой краски, подхваченные ветром. Чайки. Ветер чувствуется даже в машине, он гуляет по переулкам и набрасывается на нас, и все мы думаем: сейчас оно появится, в любой момент, до него уже рукой подать. И тут мы видим его, поднявшись на взгорок, в открывшуюся между зданиями прогалину: вот оно, море. И весь Маргейт распахнулся под нами, залив, набережная, песчаные пляжи, а там дальше Клифтонвилл, только песка не видно, точнее, почти не видно, потому что прилив на пике, как и предсказывал Вик, и море серое, хмурое и пенистое, как небо, с белой пылью над волнами. И длинная стена гавани на дальней стороне залива, единственное, что более или менее похоже на пирс, который волны хлещут еще свирепей, – наверное, туда-то нам и надо, там мы и должны сделать то, за чем приехали. А шторм уже назревает.

– Приехали, – говорит Ленни. – Аллилуйя. Мне бы нужду справить.

Две лишние пинты в Кентербери.

– Как будто ждет нас, – говорит он. – Дамба эта.

Вик явно оживляется, точно попал наконец в свою стихию. Я думаю: а не сдует нас с той стены? Я снова держу Джека, в банке, в пакете, и крепче сжимаю его в руках, точно мне уже не хватает балласта. Винс весь спокойствие, внимательность, аккуратность. Он ничего не говорит. В последнем промежуточном порту он перехватил только одну порцию, но мне сдается, все мы рады, что слегка заправились по дороге перед тем, что нам предстоит. Он медленно съезжает вниз с холма, к широкому заливу впереди, а сам шарит глазами туда-сюда. Улица не сказать чтоб запружена автомобилями, туристов тоже мало. Не сезон.

Мы добираемся до набережной, и он тормозит у обочины, не выключая двигатель. Похоже, не пропустил мимо ушей просьбу Ленни. Кругом сразу столько воды. Чего всегда хватает на морских курортах – это общественных сортиров, и он останавливается неподалеку от одного из них, смахивающего на склад. Но это еще не все. Он открывает свою дверцу и выходит наружу. Дует тут ого-го как. Он огибает машину, ступает на тротуар и обводит взглядом залив – его запачканная белая рубашка полощется на ветру, как знамя, – потом открывает дверцу для Ленни, сама вежливость, ни дать ни взять личный шофер. Кивает головой на домик со слепыми стенами по другую сторону тротуара. «Оправляйся, Ленни», – говорит он, и это звучит так, будто он про себя улыбается. Он словно хочет, чтобы с этого мгновения все было пристойно и как положено, чтобы никому не досаждали мелочи вроде переполненного мочевого пузыря. «Еще кто?» – спрашивает он. Но я позыва не чувствую. Я вовремя перешел на виски, взял пример с Вика.

Ленни выбирается на тротуар, покорный, смущенный. Пока он выходит, сырой ветер с новой силой набрасывается на машину, но Винс, кажется, не обращает на это внимания. Он точно хочет извиниться за то, что первый ступил на землю Маргейта и вдохнул соленый морской воздух. Я поворачиваюсь назад и вижу, как он распрямляет плечи и поднимает голову. Слышно, как шумят волны. Я держусь за Джека. Крохотные струйки дождя секут ветровое стекло и почти сразу же высыхают, как будто, несмотря на облака, небо слишком взвинтило себя и не может даже разрешиться нормальным ливнем. Ветры пускает, а отлить не может. Ленни встает на тротуар и в свою очередь набирает грудью воздух – у него такой вид, словно ему от этого и хорошо, и немного больно. Он оглядывается, сгорбленный и напряженный, и смотрит на Винса, прямого и высокого, озирающегося окрест.

– Помнишь, Бугор? – говорит он. – Помнишь?

Винс

И я вхожу в больницу с деньгами во внутреннем кармане. Восемьсот бумажками по пятьдесят фунтов, остальные двадцатками, перехваченные резинкой, в конверте. Я думаю: вряд ли еще кто-нибудь, кроме меня, заявляется сюда, как в казино. Надеюсь, он поймет, что это было непросто. Уж насчет наличных-то он должен понимать, у него ведь есть опыт. Может, он считает, что для меня это ерунда, сущая мелочь, раз на мне костюм за четыре сотни и раз я продаю свои драндулеты на месте за живые деньги, но уж он-то должен понимать, что такое прибыль, особенно теперь. Иногда нал течет рекой, а иногда нет. Сейчас он еле капает.

Так что смотри, Хуссейн, не вздумай меня кинуть.

А когда я получу их назад? Умирающему в услуге не откажешь, какая бы глупость ни взбрела ему в голову, но это еще не значит, что. С собой их не заберешь, но он может – он может.

С таким же успехом можно было пойти да швырнуть эти деньги со скалы в море.