Последние ратники. Бросок волка

— Где я? — не обратив внимание на вопрос почтенного старца, не слишком приветливо осведомился неудачливый наездник.

— О, — показалось, что седовласый мужчина преклонных лет с густой окладистой бородой вдруг по-настоящему смутился от вопроса совершенно незнакомого молокососа. — Пусть наш гость не обижается за неучтивость. Действительно, не очень-то вежливо заговаривать с человеком, который еще не отошел от ранения, даже не осведомившись о его здоровье. Пока мой юный друг был без сознания, я позволил себе осмотреть его раны и по мере скромных сил взялся их врачевать.

Тут уж настала очередь смешаться Кутьке. Люди, пусть и совершенно незнакомые, к нему со всей душой, а он, как пес неблагодарный, зырит исподлобья да все норовит поворчать.

— Благодарствую. Прости, мил человек, имя твое мне не ведомо.

— Зови меня отец Василий, — приветливо улыбнулся из-под густых усов черноризец. Только теперь Кутька заметил на его груди солидных размеров крест.

— Чей отец?

Улыбка старца стала еще более широкой и приветливой.

— Чем мне нравятся люди этой страны — так это каким-то врожденным умением мыслить…, - он на миг замялся, подыскиывая нужное слово и поводя в воздухе рукой, словно надеясь выхватить его оттуда, — не общепринятыми категориями. Что бы, например, переспросил у меня грек или сакс? Наверняка, то, как меня зовут. Чтобы знать, как обращаться и впредь не испытывать с этим больше никаких трудностей при общении. Но жители Гардарики совсем не таковы. Во-первых, все эти формальности общения для них не так важны, как сам человек. А во-вторых, вы умеете сотню вопросов религиозного, философского и даже нравственного толка, и уточняющих, и дополняющих, поместить в один-единственный. Да такой простой по форме и непередаваемо сложный по содержанию, что впору только руками развести.

Судя по добродушной улыбке и красочному объяснению, старец с большущим крестом на шее был настроен благожелательно. Кроме этого Кутька не понял больше ничего.

— Как я сюда попал?

— Упал с коня. Благо, я случился неподалёку. Твой знакомый, что учит тебя ратному делу, проявил весьма похвальное старание оказать тебе поистине христианскую заботу. Мы перенесли тебя сюда. Как себя чувствуешь? Лучше? Надеюсь, раны не оказались серьезными? — добрый старец развел руками. — Я ведь всего лишь проповедник, а не врачеватель.

— А я — всего лишь трухач, а не воин.

— А разве допускают до оружия кого-то, кто воином не является?

— Конечно, нет. Настоящий воин смерти не боится. Он всегда готов сложить голову за други. Его вообще ничего не может устрашить. А я дрожал, как осиновый лист, думал, стук зубов на весь детинец слыхать… Вот и сбросил меня конь.

Почему решил открыть душу первому встречному, Кутька и сам объяснить не мог. Ведь даже себе в этом боялся признаться! Хотя, может, именно потому и выложил всё, что человек — незнакомый?

— Не нужно наговаривать на себя. Как вы говорите? Не возводи напраслину. Скромность, конечно, красит человека, но в этой ситуации, я думаю, она не к месту. Твоя реакция была вполне естественной. Все мы испытываем безотчетный страх перед всем, что нам неведомо.

— Но ведь я боялся не столько позора, сколько…смерти, — неожиданно для самого себя уяснил вдруг Кутька. — А воину не пристало ее бояться.

— Глупости, — со знанием дела и с выражением какой-то неповторимой небрежности отмахнулся старец. — Смерти боятся все. Всё на нашем пути видится нам священным таинством. Ровно до тех пор, пока мы его не перешагнем в первый раз. Так, быть может, и конец пути на этом свете — такое же таинство, который каждый из нас рано или поздно постигнет, как и все остальные до этого: первая охота, первая ласка женщины, первый ребенок? И страшит больше всего оно лишь потому, что после него нет возврата назад? Может, именно слово «никогда» так пугает всех в таинстве смерти? Ведь никогда больше на этом свете мы не увидимся снова, постигнув эту тайну. Ни-ког-да. Если вдуматься — то это и впрямь страшнее всего.

Старец грустно вздохнул. А продолжил неожиданно бодрым голосом:

— Но кто знает, может, и не стоит так переживать? Быть может, это такая же жизненная веха, как и все предыдущие? И способ, чтобы понять, постичь ее, существует лишь один — пройти через нее. Почему она нас пугает больше остальных? Да потому что, в отличие от всех предыдущих, некому рассказать, что же ждет нас за ней, похлопать по плечу и уверить, что ничего страшного в том нет. И кто знает, может, лишь отодвинув завесу этого мира, мы сможем испытать неизведанное счастье, несказанную радость, погрузиться в мир абсолютного добра, радости и полного счастья? И там, за этой чертой, так же, как и много раз в земной жизни, будем смотреть на свой былой страх пересечь этот рубеж со снисходительной улыбкой.

— Угу, — с деловитым видом кивнул Кутька. — Мне и Котел говорил то же самое: не смей позорить страхом ни себя, ни тем более своих соратников.

Почтенный старец немного помолчал, переваривая услышанное, затем с сожалеющим видом развел руками.