Последние Романовы

Это называлось созданием «власти, близкой к народу». И, действительно, власть эта была близка, зачастую даже слишком близка, вплоть до рукоприкладства. Опозоренный красный дворянский околыш стал бичом крестьянского быта. В свое время барин-помещик как-никак был связан и материально, и общностью многих интересов со своими крестьянами. А налетный барин, земский начальник, никаких органически почвенных связей с подчиненными ему крестьянами, большей частью не имел, и так как в земские начальники шли большей частью, дворяне-неудачники, то они и вымещали все обиды своей неудачной жизни на безответственных крестьянских спинах.

В этом же духе, в духе сословном, проникнутом началами крепостничества, последовательно шло все законодательство Александра III, вдохновляемого Победоносцевым, Д. Толстым и всею на все готовой бюрократией.

К крестьянам отношения складывались исключительно по принципу: «ен достанет».

А для того, чтобы «ен» доставал беспрекословно, он был стиснут и дворянской опекой, и государственной властью, которая признавала в крестьянстве строго обособленное сословие, обязанное кормить всех: и царя, и его дворню, то есть дворянство, за которым закреплено было вновь это пошатнувшееся было его почетное положение, и бесчисленную бюрократию, и, конечно, давать пушечное мясо, содержать армии и флоты, полицию и юстицию, одним словом, помимо всего, еще тащить на своей спине тот тяжелый крест, на котором его же распинали…

Обратно прикрепить крестьян к помещикам было уже невозможно. Выполнимее было поставить крестьянство в крепостную зависимость от государства И в этом направлении шла вся внутренняя политика. Земские начальники и урядники были только отдельными звеньями этой цепи.

Надо было, в интересах государственного крепостничества, прикрепить крестьян к земле, и это было отчасти достигнуто затруднениями для выхода из общины. Затруднена была выдача крестьянам паспортов. Домохозяева могли получать паспорта только с согласия схода, подчиненного земскому начальнику, а другие члены крестьянского двора могли получать паспорта только с согласия земского начальника.

Стеснены были семейные разделы, и вообще «священное право собственности» признавалось в полной мере только за помещиками, права собственности же на крестьянские наделы были стеснены и ограничены.

Было стеснено в пользу помещиков и право крестьянина на тот «свободный труд», к которому так высокопарно призывал крестьян манифест Александра II. Положение «О найме на сельские работы» подчиняло вольнонаемный крестьянский труд интересам поземельного дворянства.

Совершенно естественно, что при этой политике надо было привести к молчанию печать, что и было достигнуто «временными правилами» 1882 года.

Как большинство «временных правил», и эти пережили своих творцов, и Александра III, и Толстого, и были уничтожены только революцией 1905 года.

И в этих правилах проявилась основная тенденция царствования, направленная главным образом против трудового населения.

Были изданы запретительные каталоги книг для публичных и, главное, для народных библиотек. Таким образом, даже печать, прошедшая сквозь кавдинские ущелья цензуры и административного надзора, далеко не целиком могла попасть в библиотеки общего пользования, и самой незначительной частью могла попадать в библиотеки и читальни народные.

Крестьянство и трудовое население городов не могло пользоваться даже теми легально изданными книгами, которые свободно могли покупать представители более состоятельных классов.

Народ, остававшийся в стороне от литературной жизни интеллигенции, сам ощупью, в темноте и нищете создавал собственную литературу и, главное, сумел выстроить обширный и оригинальный аппарат для распространения и снабжения книгами крестьянской массы.

Какова бы ни была та лубочная литература и те лубочные картинки, которыми питался крестьянский книжный голод, народ, который так часто вынужден был питаться лебедой вместо хлеба, нуждался в этом суррогате, в этой книжной «лебеде», и в то время, как во многих уездных городах не было ни одной книжной лавки, захожие офени[7], эти странствующие книготорговцы, разносили по самым глухим углам России свои листовки и картинки.

Распространительный аппарат был так хорошо приспособлен к народным потребностям, что затем и «Посредник», и разные комитеты грамотности только тогда стали находить доступ своим изданиям в деревни, когда они приспособились к этому аппарату.

Правительство Александра III поспешило наложить свою полицейскую лапу и на это бытовое явление народной жизни.

Разносная книжная торговля офеней была запрещена, хотя офени торговали только изданиями, прошедшими сквозь предварительную цензуру. С большой последовательностью было «реформировано» и дело народного образования сверху донизу.

Новым университетским уставом 1884 года университетская автономия была упразднена. Все: и личный состав профессуры, и программы преподавания, и характер преподавания были подчинены административному усмотрению и должны были приспособиться главнее всего к понятию политической «благонадежности».