Последние Романовы

Таких людей европейской, или даже американской складки бюрократия наша до того не знала. Даже внешностью своей, крупной фигурой, резкостью, деловитостью и уверенностью в своих силах, с налетом грубости, ярко выделялся он из толпы сановников, окружавших царя и правивших Россией.

В лице Витте в ряды правительства впервые вошел настоящий кровный буржуа европейского стиля, необычайно трудоспособный и… беспринципный.

Витте как-то выпустил книгу: «Принципы железнодорожных тарифов». Этим кажется и исчерпывалась вся его принципиальность.

Правда, у него был предтеча, тоже выдающийся делец буржуазного стиля, Вышнегpадский, но тот был только предтеча, Витте был полным воплощением «бога индустрии».

На пути развития капитализма в России стояла вся историческая нескладица нашей жизни. Остатки изжитого московско-татарского византийского феодализма, петербургская бюрократия, полицейско-казарменный режим, бесправие городского и сельского населения, крестьянское общинное землевладение, закабаленное на службу интересам фиска, непреодоленное пространство, пережитки натурального хозяйства, неграмотность народной массы в тисках малограмотного царизма. И при таких условиях индустриализация России совершалась медленно и спорадически, как начиналась европеизация России при предшественниках Петра I.

Витте, в котором было нечто от неукротимой энергии и революционности Петра, всю эту энергию, опиравшуюся на самодержавную власть царя, бросил на дело быстрой индустриализации России. /178/

Александр, конечно, ничего в этом не понимал, но он видел, что Витте бескорыстнее, дельнее и умнее окружавших его сановников. Притом, при Витте не было вопроса о том, где взять денег. Деньги у Витте всегда были, дефицитов не было, и царь поддерживал своего министра против его многочисленных сановных врагов.

Впрочем, наряду с врагами, было у Витте не мало и друзей. Витте отлично знал, кого, как и за сколько можно и надо купить.

В своих воспоминаниях Витте с благодарностью говорит о личности Александра III и подчеркивает свою преданность идее самодержавия.

Это и понятно: Александр III, ограниченности которого Витте не мог не видеть, был для такого министра, как Витте, идеальным царем. Он был верен своему слову, он не способен был хитрить и лукавить, он был властен, держал в страхе всю ораву князей, эту язву всякого управления, потому что это люди, для которых закон не писан.

Когда Александр III министру доверял, тот чувствовал себя прочно и уверенно, когда же Александру случалось натыкаться на такое явление, как поступок П. Дурново, выкравшего в личных интересах интимные женские письма из стола иностранного посла, то царь не постеснялся написать хорошо известную яркую резолюцию.

И особенно должен был ценить Витте Александра III после того, как ему пришлось больше десяти лет иметь дело с Николаем II, на которого никто никогда и ни в чем положиться не мог.

Александр III не любил инородцев: финнов, поляков, армян, евреев… но погромов, как узаконенного приема внутренней политики, да еще казенного изготовления, он не только в мыслях не допускал, но даже не понимал.

На докладе Лорис-Меликова по поводу киевского погрома, бывшего в конце апреля 1881 г., Александр сделал пометку:

«Весьма прискорбно, надеюсь, что порядок будет совершенно восстановлен».

На сопроводительной бумаге, при которой царю представлена была копия телеграммы одесского временного /179/ генерал-губернатора об антиеврейских беспорядках, происходивших в Ананьевском уезде Херсонской губ. 26 апреля 1881 г., имеется следующая резолюция Александра:

«Не может быть, чтобы никто не возбуждал населения против евреев. Необходимо хорошенько произвести следствие по всем этим делам».

На докладе Лорис-Меликова о беспорядках в Киеве, происходивших в конце того же апреля, при которых подожжена была еврейская синагога и во время которых прапорщик Леманский обнаружил «поощрительное отношение к погрому», Александр на самом докладе подчеркнул слова, касавшиеся прапорщика, и сбоку написал: «Хорош офицер. Безобразие».

«Что это значит, это повсеместное грабление евреев?» — начертал царь на докладе об антиеврейских беспорядках в Конотопе Чернигoвской губ.

Впоследствии отрицательное отношение Александра III к еврейским погромам еще усилилось в связи с тем, что преемник Лорис-Меликова на посту министра внутренних дел, Игнатьев, убедил царя, что антиеврейские беспорядки дело рук «анархистов» и «крамольников».

Тогда, в 1881 г., даже Плеве, бывший директором департамента полиции, еще не видел в еврейских погромах обычного приема внутренней политики и в докладе царю привел выписку из записки гр. Кутайсова, обследовавшего погромы.

«Для того», — писал Кутайсов, — «чтобы обратить уличную драку в погром с кровавыми последствиями, нужно было действовать именно так, как действовала нежинская полиция».

«Весьма грустно» — гласит отметка Александра III.

Есть среди этих резолюций и свидетельство патриархального отношения царя к задачам власти: на докладе о беспорядках в Ростове-на-Дону, Александр написал: