Последние Романовы

И так как царь дал при этом Голицыну и звание статс-секретаря, и право непосредственного доклада, то ему и удалось, опираясь на поддержку Александра, привести синод и все высшее духовенство, имевшее склонность будировать при прежнем обер-прокуроре, Яковлеве, к полной покорности.

Таким образом и «правительствующий» сенат, и «святейший» синод были уже в начале царствования Александра лишены всякой самостоятельности и приведены в совершенное подчинение воле монаршей.

Светский шалопай из гвардейских офицеров довольно скоро проникся религиозными интересами и стал в этом направлении усердствовать даже чересчур, так что впоследствии, когда фанатическая религиозность обуяла и Александра, Голицын был его верным наперстником. И на этом пути он даже опережал Александра в блужданиях его мятущейся души по темным извилинам мистицизма. /34/

6. Александр и Наполеон

Внешняя политика — эта та сфера, в которой Александр I ярче и полнее всего проявлял свою личную инициативу.

При старании написать портрет и дать характеристику лица с таким положением, как русский царь или вообще владыка обширного государства, приходится преодолевать многие особые условия.

Приходится преодолеть и обманы исторической перспективы, умерить блеск искусственных ореолов и соблазны тех преувеличений, которые искажают все размеры.

Ношение круглых шляп, панталон и фраков, появившихся чуть ли не на второй день после смерти Павла, казались многим, и вполне искренне, началом новой эры и радостным сиянием взошедшей свободы.

Самые обыкновенные для обыкновенного человека проявления простого здравого смысла, когда их проявляет монарх, не только официально прославляются, как необыкновенная глубочайшая мудрость, но зачастую и в сферах неофициальных принимаются, как нечто исключительное, как признак ума и души необыкновенной.

Точно монархи должны говорить только глупости, — делать только бестактности, проявлять только жестокость. А если царь или король скажет умное слово, обнаружит такт или уклонится от ненужной жестокости, то это считается чуть ли не чудом, божьим даром, достойным особого прославления. /35/

Александр I был именно таким чудом, и прозван за это «благословенным».

Он иногда говорил умно и дельно, правда, почти не претворяя этих слов в дело, он бывал обаятелен в личных отношениях.

Много ли, однако, выиграла от этого Россия?

Впрочем, России-то Александр и не знал, да, пожалуй, и знать не хотел. Подобно бабушке своей, он был актером, но играл он, главным образом, не для России, а для Европы.

— Что скажет Европа? — этот вопрос занимал его прежде всего.

— Что скажет Россия? — этот вопрос не был для него ни так ясен, ни так прост, ни так интересен.

Что такое Россия?

Александр знал русское дворянство, преимущественно высший слой его. Он и не любил его, и презирал.

Александр близко видел знать, пресмыкавшуюся перед фаворитами Екатерины, он видел и знал все ее низкопоклонство, он видел слишком много примеров подлости, продажности, отвратительного холопства, он знал, как она, эта знать, обворовывала и грабила несчастную страну. Наконец, он знал, что эти знатные холопы путем военного заговора возвели на престол его бабушку, помогли ей убить деда и убили отца.

Эту «Россию» придворных фаворитов и их приспешников Александр хорошо знал, но ни любить ее, ни уважать, ни доверять ей, конечно, не мог.

Третьего сословия почти не было еще на Руси, а купцы считались сословием мошенников. А дальше была крестьянская и рабочая крепостная масса, люди, которых можно было покупать, продавать и выменивать на собак, да, напялив на них солдатские мундиры, забивать палками.

К этой темной массе коронованный эстет мог относиться только с истинно барской брезгливостью, а в лучшем случае с обидной жалостью, не лишенной того же чувства брезгливости. Было даже как-то /36/ неловко перед Европой, что ему приходится царствовать над такой массой «полудиких рабов».

Интереснее всего было удивлять всех вольнолюбивыми планами о преобразованиях, рядиться в либерализм англо-французского фасона и заниматься царственным спортом. Этот царственный спорт заключался в той игре в солдатики, страсть к которой Александр унаследовал от отца, в этой парадомании и в более тонкой и сложной игре дипломатической на европейской шахматной доске, так как тут можно было рисоваться перед Европой и попутно осуществлять свои родовые немецкие симпатии.

Все же Александр был почти чистокровный немец и Романовым назывался облыжно, как и все послепетровские цари.

Только по неизбывной иронии истории вышло так, что этот немец стал героем «отечественной войны».

Во дни Александра дипломатия, еще больше, чем в наши дни, была сплошным мошенничеством.

Это была шулерская игра с краплеными картами, с подсиживаниями и подлогами, и все дело было только в том, кто ловчее передернет карту.

Но так как в этой мошеннической игре короли были живые, как и тузы, и валеты, и проч., а ставкой были народы, страны и государства, то эта крупная азартная и шулерская игра считалась царственной забавой по преимуществу.