Последние рыцари

Судья улыбнулся, а пристав покраснел и стал распространяться, что вообще все православные слабо разбираются в своей вере и даже самые образованные из них в этих вопросах полные невежды. Врач сначала отрицал необходимость этой осведомленности, а потом и необходимость самой веры, однако, когда пристав перешел всякие границы в восхвалении католической веры, врач пустился так расхваливать православие, что за ним не угнался бы и задарский владыка{11}.

Вертихвост резко встал из-за стола, комиссия тоже поднялась и направилась в отведенные им комнаты, а врач в сопровождении фратеров к больному.

Баконя заглянул в старую кухню, битком набитую заречными крестьянами. Они судили да рядили, кто мог ограбить монастырь и как это случилось. Общее мнение сводилось к тому, что налет совершила банда Радеки и было в ней по меньшей мере тридцать душ, разумеется ркачей. Большинство не верило, что банду привел Степан, мог это сделать кто-нибудь из тех, кто служил здесь раньше Степана, а скорее всего «какой-нибудь тайный ркач». Что же касается Жбана, то все были уверены, что он погиб. Верно, бедняга вышел, наткнулся на разбойников и (со страху, а не для того, чтобы поднять тревогу) закричал, а те его убили и бросили в воду. Эта догадка не вызывала сомнений, потому что под конец Косой даже вспомнил, как кто-то выходил из кухни, а все присутствующие слуги уверяли, что из них никто не выходил.

Повар прервал все эти разговоры, появившись в дверях и крикнув с порога:

— Есть здесь кто из послушников? Пусть тотчас идет в церковь! А вы, люди, выходите проводить пресвятые (то есть ковчег, в котором хранятся освященные дары)!

— Неужто фра Вице помирает? — спросил кто-то.

— Разве пресвятые не украли? — шепотом спросил Баконя.

— Молчи, несчастный! — прошептал ему в ответ Навозник. — Наш народ верит, что никто, кроме священника, не может коснуться святых даров, негоже им такое слышать… Пойдемте, братья, пойдем!

Ни Баконя, ни крестьяне до сего времени еще не были в ограбленной церкви и теперь, увидя разгром, остановились потрясенные. При мерцании восковых свечей, которые держали у главного алтаря Буян и Лис, церковь казалась еще ужасней. Баконя вошел в ризницу и вскоре появился в стихаре, позванивая колокольчиком, — знак, что за ним несут пресвятые. Крестьяне опустились на колени. Кот держал над Теткой шелковый покров, фратер нес что-то завернутое в золотую парчу; за ним шел Вертихвост с мироносицей; за Вертихвостом следовали остальные пять святых отцов, судебный пристав и писарь, каждый с зажженной свечой. К ним присоединился Навозник с крестьянами, и все парами, миновав мрачный двор, поднялись по лестнице в галерею и потянулись к келье настоятеля. Миряне опустились перед ней на колени, фратеры, сгрудившись вокруг постели больного, стали читать молитвы. Баконя поднялся на цыпочки, но так ничего и не увидел. Юношу волновал вопрос: «Чем же они его причастят? Ведь дарохранительницу украли, а носить причастие в голых руках не дозволяется!»

Только когда они раздвинулись, Баконе бросилось в глаза посиневшее, безжизненное лицо настоятеля. Началась церемония миропомазания, которую, как известно, католики совершают над умирающими. Фра Тетка помазал Лейке брови, лоб, виски и т. д. миром, потом все семеро благословили его и велели народу разойтись.

Баконя только того и ждал. Хоть он и спал часа четыре после обеда, но чувствовал себя очень усталым. Придя в келью, он сел с прутиком в руке в ожидании вра, но сон сморил его, и он сидя уснул.

Проснулся Баконя, когда солнце поднялось уже высоко. Дядя ушел. Видно было, что он очень торопился: вокруг умывальника стояли лужицы пролитой воды, полотенце валялось на полу… Баконя побежал к келье настоятеля. Келья была убрана, постель застлана, пыль вытерта, будто фра Лейка только что вышел на утреннюю прогулку. У Бакони волосы стали дыбом, и он кинулся к старой кухне. Из трубы поднимался дым, изнутри доносился гомон, чего днем раньше никогда не случалось. Заречные крестьяне жарили на вертеле двух баранов, а Белобрысый и Кот стояли подле огромного котла, в котором варилась капуста. Баконя побежал в новую кухню, здесь он застал суетившихся вокруг очага Навозника и Буяна.

— Что? Разве настоятель умер? — спросил Баконя.

— Где же ты был, бедненький? — спросил Грго. — Что с тобой? Я с самого утра все спрашиваю: где молодой Еркович? Почему его нет, когда он мне больше всего нужен? Ты знаешь, что сегодня у нас будет обедать самое малое двадцать священников и провинциал?

— И провинциал?.. Значит, настоятель все же помер?

— Нет, он будет ждать, пока ты проснешься, — сказал Буян. — Умер ровно в час пополуночи, а в церковь перенесли его в семь утра. Уже три мессы отслужили. Сейчас, думаю, твой дядя читает четвертую.

— Как же так? Разве можно служить мессу в ограбленной церкви?