Последние рыцари

После ужина во дворе устроили посиделки. Пожаловал и фра Захария; явились дядья, притащился с больной ногой Гнусавый, пришли и их взрослые сыновья. Староста угостил их вином. Все наперебой заискивали перед Баконей. Шутка ли, не сегодня завтра фратер, и кого выберет из детей, того, значит, отметит и бог. Космач, Бара и Космачата думали: «Какая разница между нынешним вечером и тем, когда все они собрались вокруг фра Брне! Вот они каковы, наши бараны!» О чем только не говорили: о грабеже и Жбане, о болезни Брне и Певалице, о старых фра Ерковичах, о древних временах и войнах, о дяде Юрете и его подвигах. Баконе показалось, что все это ему снится. Утром оставлен без обеда, как последний мальчишка, а вечером его встречают точно вельможу!

Еще до рассвета Баконя отправился в город. После доброго часа пути тропинка вывела на широкую мощеную дорогу. Был базарный день, народу двигалось много. Кто гнал навьюченных лошадей или ослов, кто тащил на плечах кур, индюшек, кто гнал скотину, и каждый оглядывал доброго коня и статного всадника. Взошло солнце, и Баконя увидел впереди православного священника, перед которым шел слуга. Баконя пришпорил серого. Поп был рослый мужчина, с приветливым лицом и большой, чуть седеющей бородой. Баконе довелось только однажды видеть православного попа и теперь захотелось с ним познакомиться поближе. Он вспомнил одну из побасенок Сердара, не лишенную, как и все, что он рассказывал, назидания: «Встретились фратер с православным монахом. «Хвала Иисусу, монах!» — «Бог в помощь, фратер!» — «Что поделываешь, монах?» — «Народ обманываю, фратер, а ты?» — «Тоже помаленьку». — «А как ты это делаешь?» — «Я? Господи помилуй, господи помилуй, да в сумку. А ты?» — «А я — ора про нобис[18], да в мешок!» И они, говорят, побратались». Баконя поздоровался, поп ответил. Завели разговор о жаре, о пыли, о том, что лучше пораньше встать и т. п., пока наконец Баконя не назвался. Тут поп воскликнул: «Да ведь мы с фра Брне друзья молодости! Столько лет дружили, когда он был приходским священником в К.!» И поп Илия (так его звали) принялся рассказывать о их дружбе. Хвалил фра Брне за доброту, говорил, что тот оставил по себе добрую память и среди православных. Расспрашивал о его здоровье и о случае с Певалицей. Баконя удивился, что весть об «исцелении» разнеслась так широко, но рассказал, как было. Попу было известно все до мельчайших подробностей, но он обернул это в шутку. Баконя, таким образом, узнал еще одного далматинца, без тени лукавства, с душой нараспашку, словно одним миром мазанного с Сердаром и Теткой. После разговоров поп Илия принялся рассказывать о местных крестьянах. Он утверждал, что еще совсем недавно между инаковерующими не существовало никакой вражды. Люди разных вероисповеданий женились, кумились, и в этом их поддерживали глаголяши; однако, когда латинцы стали их теснить, отрава проникла и в народ, все переменилось: ркач думает, что ограбить буневацкую церковь не грех, а буневац думает то же самое о ркачской, о чем свидетельствуют ограбление монастыря Жбаном и ограбление православной церкви по соседству с приходом отца Илии. Баконя не слыхал о происшествии и попросил попа рассказать поподробнее. История была коротка. Взломали дверь, захватили золото и серебро, осквернили иконы. Грабителей так и не удалось обнаружить. Баконя качал головой, но в глубине души радовался. Все это в некоторой мере возмещало ущерб и обиду и примиряло с православными.

Так беседуя, они объехали гору. Показался городок. Лицо Бакони горело. Однако городок оказался хуже, чем он себе представлял. В небольшой долине сгрудились дома, а среди них торчали две-три колокольни. Работник перекрестился, за ним поп и Баконя. В нескольких шагах стояла корчма, перед ней толпились путники. Поп предложил завернуть в нее, выпить кофе и привести себя в порядок. Баконя согласился. Оба спешились, помылись, переоделись. И снова поехали рядышком, договариваясь о возвращении. Поп собирался обратно часа в три. Баконя предполагал сделать то же самое. Обратный его путь лежал не через Зврлево, а прямиком, мимо Большой остерии; до нее им было по дороге целых три часа езды. Оттуда до монастыря оставалось еще два часа, а на добром коне и того меньше, кстати, можно было и отдохнуть в знаменитой остерии. Договорившись встретиться в корчме у городской околицы, они расстались.