Последние сумерки

Ведь именно они, Ставр и Гром, лютичи-оборотни, похитили ребенка Юлии. Похитили, разрушив его мечты. Юлия ушла, не найдя сына в особняке, некогда принадлежавшем Дону Карлосу, оттолкнув его, Антонио, как ненужную вещь. Тогда он буквально начал сходить с ума. Во всей округе не было никого, кто мог бы утихомирить гнев и отчаяние последнего из вампиров, оставшихся в Барселоне.

Стефания, обратившая его, спасшая от смерти и одновременно погубившая навсегда его бессмертную душу, исчезла. И скорее всего навсегда – когда во время их ссоры Антонио вдруг выпустил наружу опасную силу, о которой сам не подозревал до определенного момента.

Оставшись единственным и полновластным владельцем особняка и не зная, чем занять ум, чтобы уменьшить страдания от потери Юлии, Антонио крушил все вокруг и внутри патио. Удивительно, но вместо того, чтобы убывать – ведь он с того момента не пользовался донорами, – силы его увеличивались с каждым часом! Однажды, во время очередного буйного выплеска эмоций, он случайно разрушил водопровод, в результате чего вода ушла из бассейна, во внутреннем дворе – того самого, где так любила плавать Юлия.

Когда вода сошла, на дне отчетливо стал виден изящный мозаичный рисунок, выложенный из неровных кусочков разноцветной смальты, цветного стекла и даже кое-где драгоценных камней. Ранее, скрытый мерцающей толщей воды он казался просто орнаментальным узором. Теперь же при ближайшем рассмотрении оказался огромной, удивительно подробной… пентаграммой! В стороны от круга лучами расходились цепочки, состоящие из различных магических символов. По периметру же шла надпись, подробно объясняющая смысл пентаграммы. Она была создана из бриллиантов, белых топазов и горного хрусталя, поэтому когда бассейн был наполнен, текст был недоступен даже самому зоркому глазу. И Антонио на время даже позабыл о терзающем его горе. На то время, которое ушло на изучение надписи.

На старом каталонском наречии в ней говорилось о том, что этот бассейн и, главное, сам дом построен так, чтобы многократно умножать силы вампиров. Особенно – прямого владельца этого дома, коим в данный момент являлся Антонио. Множество заклятий позволяли управлять всем этим даже на значительном расстоянии от здания, связав себя с ним незримыми узами… Это был подарок сатаны, сделанный Дону Карлосу взамен на его бессмертную душу. И это был единственный гениальный проект, созданный самолично лучшим другом и вечным завистником великого Гауди – знаменитого предка Антонио…

…Матвей бочком вошел в комнату, стараясь не смотреть на Юлию, которую Агафья обтирала влажным полотенцем.

– Ставь все это на скамью и топай отсюда, – бабка даже не взглянула на мужа, слишком поглощенная врачеванием. – Да не уходи далеко. Можешь понадобиться…

– Да знаю, знаю я, – беззлобно отозвался дед Матвей. – Чай не впервой! – и тихонько вышел, прикрыв за собою дверь.

– Ох, и что же ты, голубушка, довела себя до беспамятства?! – растирая в небольшой ступке пахучие листья, ворчала бабка. Говорила она, впрочем, сама с собой. Ибо Юлия не отвечала, да и не могла ответить. – Ежели решила себя уморить – так это глупо… Кащей-то с супругой Мореною и сами не забудут ни за кем прийти, уж это известно…

Она добавила к полученному порошку из трав какой-то вонючей гадости и принялась тщательно перемешивать все это деревянной лопаткой.

– Ну, да ничего! Мы тебя быстро на ноги поставим…

Она стала растирать грудь и плечи Юлии получившимся составом. Потом легко как ребенка перевернула ее на живот и остатки энергично вымазала ей на спину. Ненадолго задержалась взглядом на лопатке, где чернела ободранным черным крылом расплывшаяся татуировка. А потом решительно намазала и ее тоже.

– Давай, давай, очнись, красавица моя… – приговаривала она сбившимся от старания голосом. – Вон какой жених-то у тебя… Орел! Не гоже такого без внимания оставлять… Мотя! – крикнула она, обернувшись через плечо к двери.

Через секунду в приоткрывшуюся щель просунулась седая голова.

– Ась?

– Кипятку неси, быстро!

– Уже, уже…

Матвей, юркий, как домовой, скрылся за дверью. Вскоре та снова распахнулась, и он внес пузатый глиняный горшок, от которого валил густой пар.

– Разве ж я не знаю… – с деланной обидой в голосе проворчал он, ставя горшок с крутым кипятком и быстро покидая комнату, покуда жена не накинулась на него с выговорами по поводу голой девицы.

Агафья же, порывшись в плетеном туеске, кинула в широкую миску горсть бурых от времени цветочных лепестков и кореньев. Залив все это горячей водой, она накрыла миску марлей и поставила ее сверху на горшок, исходящий паром. Подождав несколько минут, в течение которых бормотала известный заговор от всех хворей, старуха аккуратно, чтобы не обжечься, процедила отвар через пучок травы. В полученную жидкость она добавила изрядную порцию тягучего меда и стала медленно, по капле вливать лекарство в рот бесчувственной Юлии. Та, не приходя в себя, закашлялась, но мало-помалу глотала обжигающее варево.