Последние узы смерти

– Необходимости в этом нет, ваше сияние, – наконец решился он. – Незачем вам бывать там каждый раз. Напрасный риск. Сыны Пламени занимаются эвакуацией и обороной. Справятся и с казнями.

– Справятся, – ответила Адер. – Но люди вправе услышать, что происходит и почему. Вправе услышать это от меня.

– И что, услышав вас, они с радостью сунут голову в петлю? Много ли им проку, что император лично спустился со стены объяснить, в чем они провинились?

– Это не ради приговоренных, – тихо ответила она. – Они свою дорогу выбрали. Это для остальных.

– И что они с того поимеют? – покачал головой воин.

– Шанс выжить.

Адер с седла оглядела квартальную площадь. Ничего особенного. Две булочные – хозяева, верно, всю жизнь соперничали за покупателей. Портняжная мастерская. Три таверны. Маленький храм Бедисы. Таких площадей по городу сотни. К ночи все эти дома сгорят, и Адер, даже представляя численность их обитателей, не могла просчитать, сколько погубит жизней, сколько надежд разрушит вместе с этими дощатыми домишками, сколько разлучит семей. Есть необходимость, а способа подсчитать ущерб не существует. В полной мере подсчитать. По-настоящему.

За ее спиной, восточнее, к небу уже поднимался маслянистый дым. Она слышала невнятный рев огня, грохот простоявших сотню лет, а теперь рушащихся стен. С запада, с улиц, до которых она еще не добралась, доносились вопли и лязг стали. Опять сопротивляются. Значит, эта казнь не последняя.

Сыны уже повесили за неисполнение указа два десятка горожан. Их полагалось судить, но на суд не было времени. Напавшего на сносивших дома убивали, тело забрасывали в развалины – гореть вместе с бревнами и штукатуркой. Тех, кто призывал к неповиновению, казнили на глазах у Адер. Ее от этого мутило, но не менее тошно было представить, как Балендин со своими ургулами берут Аннур. Так она теперь жила – выбирая между большей и меньшей дурнотой.

Адер, стиснув зубы, повернулась к собравшимся на площади. Сыны трудились не первый день, приставив к тяжкому труду невольников и простых рабочих. Кегеллен еще до того разослала по городу своих вестников: «Все, что севернее старой стены, пойдет на слом. Спасайте семьи, берите все, что можете унести, и уходите».

Стоявшие сейчас перед Адер люди, человек триста или четыреста, выглядели сердитыми, испуганными, растерянными. Одна женщина подвязала к груди младенца, а в руках держала за ноги курицу. То ли спасти решила, то ли зарезать – птица изредка разевала клюв, а большей частью висела неподвижно, смирившись с судьбой. Почти у всех были при себе мешки: у кого на спине, а кто просто прижимал их к груди ослабевшими руками. Один старик держал на сворке с десяток собак – а еды ни для них, ни для себя прихватить не догадался. Адер приказала очистить для беженцев сотни складских помещений в гавани, но для животных там не было места. Она задумалась, кто скажет об этом старику, кто убьет его питомцев.

Собаки, принюхиваясь, тыкались носами в землю, а люди в толпе смотрели только на нее, и во всех взглядах гнев боролся с боязнью. Эти люди жили далеко от Рассветного дворца. Мало кто из них видел раньше Малкенианов и их пылающие глаза. В таком большом городе человек может прожить жизнь и умереть, ни разу не отходя дальше мили от дома. Адер была для них чем-то вроде легенды, поводом для сплетен и догадок. И вот она перед ними – усталая, потная, верхом на лошади. Собирается рассказать, что весь их мирок будет уничтожен, а те, кто пытались его защитить, – убиты.

Она подняла взгляд от толпы к пленникам, которых дюжина Сынов Пламени поставила на колени посреди площади. Приговоренных было шестеро. Двое так избиты, что кровь заливала лица, а головы болтались, как у пьяных. Они свалились бы, если бы не поддерживающие сзади солдаты. Те стояли навытяжку, глядя прямо перед собой, – воплощение дисциплины, но Адер видела их разбитые костяшки и кровь на доспехах. Она не знала, заслужили ли пленники у их ног такого обращения. Может быть, они бросались на Сынов – десятки солдат уже пострадали от рук разъяренных аннурцев, – а может, всего лишь отказались повиноваться приказу. Адер поймала себя на желании выяснить, кого винить: солдат или горожан, на желании разузнать, кто первым начал.

«Разве ты не в курсе? – угрюмо спросила она себя. – Что бы здесь ни произошло, первой начала ты, когда отдала приказ расчистить улицы, когда натравила этих бронзовых людей с мечами на тех, кто всего лишь хочет отстоять свой дом, всего лишь противится гибели всего, что знали в жизни».

– Идет война, – заговорила Адер, повысив голос, чтобы замолчали другие голоса, у нее в голове. – Мы ведем войну с ургулами – и проигрываем.

– Ургулов никто не видел, – выкрикнули из толпы, – а город жгут эти ублюдки.