Последний апокриф

Для чего-то (много позже она поняла, для чего!) Судьба угораздила ее родиться перемазанной в рыбьей крови и чешуе, расти в сельской глуши, в простоте и натурализме, и потом еще годы и годы…

Впрочем, не будем опережать и без того стремительный бег нашего романа, пока лишь позволим себе заметить, что наша героиня всегда, буквально от первого вздоха, предчувствовала свое необыкновенное и славное будущее.

По правде сказать, это самое предчувствие грядущей Славы и невозможной Любви томило ее, что ни день, и мешало жить, и раздражало и злило окружающих, и вызывало зависть, уколы и насмешки.

Но оно же, предчувствие, и спасало…

При слове «лягушка» ее восхитительный рот изгибался – она превращалась в загадку да Винчи…

По мнению близких, за щукиной дочкой водились две странности (больше водилось – но две раздражали!): она потребляла на завтрак лягушек с горчицей – раз, называла себя милой Лэди – два!

Ну, ладно, крестьяне лягушек не ели, но слова такого уж точно не слышали!

Маруся желала быть Лэди – хоть тресни.

Откуда в нее этой Лэди попало – загадка!

Как, впрочем, загадка и все остальное, прочее, и другое, и совсем по другому поводу…

Вообще объяснить ничего невозможно – остается поверить!

Но, возможно, нам станет понятнее связь между «лэди» и «лягушатина», если мы, например, вдруг откроем семнадцатый том переписки Шекспира с Жорж Санд, где он просит прислать для леди Макбет французских лягушек, да пожирней.

Или Байрона вспомним: «Лягушка, Лэди, Лорелея!»

Или Шелли с его эпитафией, посвященной безвременно ушедшему другу: «Твой лягушачий лик зелено-бледный мерцал звездой мне в небе Альбиона!»

А как объяснить, где Маруся могла научиться:

мыть руки до и после еды (ни в селе Лопотушки, ни в их семье отродясь никто рук не мыл – и не то что перед едой!)?

не хлебать щи из миски, но – есть из тарелки?

держать вилку в левой руке, а нож – в правой?

не ковыряться в носу?

не сморкаться, как братья, на потолок и не хрюкать?..

И еще любопытно понять:

почему собаки при виде Маруси вдруг рвались с цепи?

кони в стойлах, почуяв Марусю, хрипели и били копытом?

козы при дойке ее норовили куснуть?

соседские ведьмы плевали ей в спину?

наконец – за что не любили Марусю?..

Невозможно представить, в конце-то концов, чтобы девочка трех-пяти лет (в двенадцать она убежала из дому с учителем физики!) кого-то смертельно обидела: чести, скажем, лишила, имущества, жизни, или желала чужого супруга, или даже вола его или осла?..

Вне всякой связи: по наличию ног, рук, головы и ушей практически все индивиды походят один на другого.

Некоторые стремятся выделиться.

Другие к тому совсем не стремятся, но выделяются.

Конец, что у первых и что у вторых, как правило, схожий: плохой!..

113 …Дурында при виде Маруси почувствовал жжение в печени.

Поглядев на часы с кукушкой, он без удовольствия констатировал, что она опять опоздала на службу, пьяна, как извозчик, и будет хамить.

В раздумье – метелить Марусю немедленно или помедлить, Порфирий сладко зевнул.

С одной стороны, он испытывал лень, но с другой – наизусть знал (из краткого курса марксизма-ленинизма!), что медлить опасно!

Наконец он решил кинуть кости – и кинул.

По совету Судьбы он с удовольствием расслабился и закрыл глаза.

Но только он было подумал о Вечном – как вспомнил недавний скандал и письмо из ООН с откровенной угрозой…

Про недавнюю выходку Лэди (Маруси в миру!)…

114 …К Пятачку плавно и бесшумно подкатил черный посольский «Мерседес» с иностранными опознавательными флажками на капоте.

Из окна наружу высунулся голый, как истина, и распутный, как ветер, плешивый посол и, не без лукавства, поиграл хрустящей евровалютой перед носами дежуривших у дороги проституток.

– Я хочиш хареший ибайси рюйский баб! – весело и во всеуслышание объявил посол.

– Ибись, коли хочиш! – так же весело передразнила посла Вераська, шалава с костлявыми коленками, вертлявой головкой и невероятным бюстом, который ей приходилось по ходу поддерживать обеими руками (оба Монблана, именуемые бюстом, на костистом Вераськином экстерьере возникли недавно: до того грудь была плоской, как шутки ее жениха-мелиоратора, – и вот, стараниями пластического хирурга, она из шершавой доски превратилась в секс-бомбу, секс-символ, секс – черт еще знает чего!).

Посол сальным взором окинул Вераську:

– Ти можишь ибайси харёший? – спросил он с надеждой.

– Еще как магу! – многообещающе подмигнула Вераська.

– Зер гут! – воскликнул посол, широко распахивая дверцу «Мерседеса».

– Ты, козел, ты чего себе тут позволяешь? – донеслось из кустов.