Читаем Последний апокриф полностью

177 …Свое прозвище «однозубый» Ничто получило не случайно: во время зевоты у Него действительно, как будто специально для всеобщего обозрения, обнажался один-единственный клык, по виду напоминающий наконечник копья африканского племени лилипутов Хохиху (в одном из древних апокрифов вскользь упоминается о «страшной пасти Ничто, полной клыков»; однако к моменту известных событий Создатель Добра и Зла мог похвастать всего лишь одним бурым, в пломбах, не знавшим тепла и ухода!).

Но в том-то и дело, что примитивный по виду клык по надобности мог превращаться в копье с отравленным наконечником, или – в гигантский корабль типа «Титаник», или – в подводную лодку с атомным дизелем, или – в сверхзвуковой истребитель, или – в космический звездолет.

Разобраться как следует – тот еще клык!

Согласно апокрифу, в нем одном и заключалось истинное, не поддающееся осмыслению могущество Ничто (истинного Автора оживающих голограмм, от которого, по всеобщему мнению, все пошло и поехало!).

Были, короче, времена, когда Ничто поклонялись все – за исключением тех немногих, которые не поклонялись!

Но и немногие, те, которые не поклонялись, вели себя с Ним на удивление осторожно: как бы чего не случилось…

178…Итак, первого голографического гермафродита звали Добро, а второго – Зло.

Тут важно заметить, что, употребляя порядковые числительные типа первый-второй, мы никоим образом не утверждаем, что первым на свет появилось Добро, а затем уже – Зло, или наоборот: логично предположить, что оба брата – сестры явились миру одновременно!

Как они выглядели – сказать невозможно (нет таких слов, а врать неохота!).

Все-таки можно догадываться, что на других людей они не вполне походили (других еще, правда, не существовало в природе – как, впрочем, и самой природы!).

И также стыдливо опустим вопрос: что же было тогда, когда не было ничего?..

Через Сад тек ручей с веселым названием Вечность.

Пить из него разрешалось – для поддержания вечной жизни и вообще.

По обоим берегам ручейка, помимо мощных декоративных деревьев, росли еще два неказистых, но зато плодоносящих уродца: дерево Жизни и дерево Познания.

На дереве Жизни росло все такое, чего довольно для жизни: черный хлеб грубого помола, хвост селедки, репчатый лук, малосольные огурцы, вареный картофель и тыквенные семечки для профилактики глистов – одним словом, еда простая, как сама жизнь!

На дереве Знания произрастало всего-то одно банальное яблочко, и вкушать от него близнецам запрещалось под страхом познания (вот оно-то, по виду дикое и невзрачное, решительным образом отличалось от всего остального, оно-то единственное не было голограммой и содержало в себе целый мир в его зародышевом, еще не проявленном варианте!).

– Ешьте от Жизни, сколько в вас влезет, и не будете знать хлопот! – бывало, по-доброму советовало Ничто (его тонкие губы при этом кривились в недоброй ухмылке, пугая и интригуя одновременно!).

Тайна запретного плода особенно бередила, манила, влекла и дурманила воображение одного из близнецов…

179 …До сего дня остаются пара-тройка-четыре-пять-шесть вопросов, на которые нет ответов.

К примеру, было известно близнецам о невероятном внутреннем содержании запретного яблочка или нет?

И про то, например, что если его надкусить – то из него наружу, как из темницы на волю, вырвется целая Вселенная?

И что обратно, в яблочко, то есть эту самую Вселенную уже будет не загнать?

А знали близнецы (или хотя бы догадывались!), какая их ждет канитель с сотворением всякой всячины – от тварей до человека (особенно – человека!)?

И еще, любопытно понять, как бы они себя повели, если бы наперед знали, какую им кашу придется расхлебывать…

180 …Рассеянно наблюдая бреющий парад журавлей в синем небе, Сатана не без ностальгии припоминал события того памятного дня, от которого, собственно, и ведет свой отсчет история, впоследствии получившая кодовое название яблочного раздора.

Уж, казалось бы, тысячи тысяч лет пробежали с тех пор, а Он все помнил так, как будто то было вчера…

181…Именно в тот день, а не в какой-то другой, Он, тогда еще безобидное голографическое Зло, до зуда в зубах возбудился и внезапно ощутил, до чего Ему опротивело это бессобытийное пребывание в Саду и это, будь оно проклято, однообразное питание с одного и того же дерева.

Он в бешенстве бегал по Саду, топтал и крушил все, что попадалось на пути, пока не наскочил на свою добрую половинку.

Добро, как обычно, набравшись из Вечности, лениво дремало под деревом (так повелось от начала времен: пока Оно дрыхло, Зло не смыкало глазниц!).

Тогда-то Он и прокричал своей половинке – Добру прямо в ухо: «Довольно

Он и сам тогда в полной мере не сознавал, что именно хотел сообщить близнецу тем своим страстным призывом – в любом случае Его вопль в Саду (по тем временам!) прозвучал, как вполне революционный призыв, как набат, как выстрел в ночи, как гром среди ясного неба.

Перейти на страницу:

Все книги серии Index Librorum

Голос крови
Голос крови

Действие «Голоса крови» происходит в Майами – городе, где «все ненавидят друг друга». Однако, по меткому замечанию рецензента «Нью-Йоркера», эта книга в той же степени о Майами, в какой «Мертвые души» – о России. Действительно, «Голос крови» – прежде всего роман о нравах и характерах, это «Человеческая комедия», действие которой перенесено в современную Америку. Роман вышел сравнительно недавно, но о нем уже ведутся ожесточенные споры: кому-то он кажется вершиной творчества Вулфа, кто-то обвиняет его в недостаточной объективности, пристрастности и даже чрезмерной развлекательности.Столь неоднозначные оценки свидетельствуют лишь об одном – Том Вулф смог заинтересовать, удивить и даже эпатировать читателей, которые в очередной раз убедились, что имеют дело с талантливым романом талантливого писателя.

Том Вулф

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза