Последний апокриф

…Ах, как вплывали, бывало, к нему на цыпочках по утрам невозможно прекрасная мамаша Лэвана и бесконечно мужественный папаша Арарат, и с каким сладким чувством они исполняли старинный армянский танец «сэра бар»!

…Ах, не забыть тот дымящийся хаш и дебелый лаваш, что ему подавали!

…Ах, дома ему поклонялись, как принцу!

…И – ах, он только сейчас по-настоящему осознал то, что знал: так, как дома, его не любили больше нигде…

Неожиданно Джордж реально представил: как он медленно отворяет тяжелую скрипучую дверь и переступает потертый брусчатый порог отчего крова, и с какой радостью его встречают любимые родители, дорогие родственники и милые сердцу друзья, и как они ведут его под белые руки к праздничному мраморному столу, посреди двора (такого огромного и неподъемного в Иерусалиме не было больше ни у кого!), и – как они его теребят и наперебой расспрашивают, почему он так долго отсутствовал, где был и чего видел, и что понял.

Вместе со всеми он радовался и грустил, плакал и смеялся!

В то время как он очевидно постарел – все они были еще молоды и прекрасны!

Но, впрочем, и это мимолетное и забавное наблюдение показалось ему таким пустяком в сравнении с сонмом чувств, заполнивших грудь, что он тут же о нем позабыл.

Из гонимого странника Джордж, на минуточку, вдруг превратился в человека, которого все любят…

Вот оно счастье – когда тебя любят!

И все-таки он не ожидал, что ворота сами собой распахнутся и его взору откроется именно та картина (та – точь-в-точь та!), какую он только что себе вообразил!

В следующую буквально секунду все именно так и случилось, как он себе нарисовал: действительно, он не понарошку обнимал любимых родителей, и в реальности, а не во сне, они с друзьями кричали, пели, и тормошили друг дружку, и плакали, и хохотали!

Ах, надо было видеть светящиеся лица мамаши Лэваны и папаши Арарата: оба в четыре руки, по миллиметру ощупывали блудного сына (одна рука у мамаши была почему-то обмотана грязным, окровавленным вафельным полотенцем!)

– Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! – дружно скандировали сердечные друзья, и он с наслаждением потягивал терпкое, как предвкушение, и тягучее, как любовь, вино своей юности, вкус которой казался давно позабытым.

Сколько раз он готов был усомниться в реальности происходящего: и кусал себе пальцы, и бил себя по ушам – видение не исчезало!

Кто-то крикнул:

– Качай его, братцы!

Сто дружеских рук, как одна, подхватили нашего героя и вознесли до небес, откуда он долго потом возвращался на землю.

Увы, на обратном пути его никто не словил: как будто решили, что он уже не вернется (как было однажды, когда он бежал от Муд-Ага!), и разошлись по домам.

Только по счастливой случайности Джордж не разбился, а угодил прямо в чан со стынущим с ночи наваристым хашем.

– Наконец-то сынок наш вернулся домой! – донесся до Джорджа благословенный голос старого Арарата.

«Наконец я вернулся домой!» – радостно про себя повторил Джордж, сам слабо веря в подобное счастье…

Между тем…

228 …Что-то Иннокентию подсказывало, что Джордж попал в западню и искать его следует в доме родителей (еще в самую первую их встречу на Веселеньком кладбище в Москве несчастный крупье клялся по пьянке, что при первом удобном случае непременно навестит своих бедных мамашу и папашу в Старом Иерусалиме!).

– Попался, бедняга, попался, попался! – трижды, как ворон, прокаркал Конфуций.

– Попался, попался, – побелевшими губами дважды повторила Маруся.

«Попался!» – услышал вдруг Сын Бога предсмертную мысль своего странного кладбищенского знакомца.

Далекие сполохи огня и черные зловещие клубы дыма, накрывшие Вечный Город, отчего-то напомнили Иннокентию Содом и Гоморру…

Между тем…

229 …Джордж обжирался хашем за все сорок лет! В течение семи дней и ночей мамаша Лэвана и папаша Арарат (до загляденья – молодые и прекрасные!) сидели поблизости и с неподдельным умилением наблюдали, с каким аппетитом их постаревший сын обгладывал и обсасывал сочные, нежные, пряные и сладкие, как возвращение в детство, говяжьи косточки.

Наконец-то, прикончив супец, он обратил взгляд на родителей.

– Как здоровье, мамаша? – спросил он, икнув.

– Здоровье в порядке, спасибо зарядке! – не моргнув, по-молодому отрапортовала матушка Лэвана.

– Отец, как дела? – наконец нашел о чем спросить у родителя Джордж после разлуки длиной в сорок с лишком лет.

– Как сажа бела! – бодро, весело и открыто отрапортовал Арарат.

И опять наш герой про себя с удивлением отметил, до чего хорошо сохранили мамаша с папашей свой внешний облик: она казалась все такой же прекрасной, а он – все таким же мудрым и мужественным.

«Обожрался хашем – как троглодит!»– мысленно про себя восхитился крупье, сворачиваясь уютно, как в детстве, бывало, калачиком на дне чана.

– Так, что ли, держать, мамаша-папаша! – пресыщенно пробормотал он, еле ворочая отяжелевшим языком.

Любимые родители стояли, склонившись над ним у котла, и, казалось, приветливо ему улыбались.

– Показал бы нам зубик, сынок! – услышал сквозь дрему Джордж родной голосок.