Последний атаман Ермака

— А что теперь делать? — за атамана резко выговорил Ортюха, кулаком постукивая о столешницу. — Посадили нам блоху за ухо, да и чесаться не велят! Одно знаю, ночью не повесят, коль дьяк Иван обещал ужином накормить!

— За чужую душу одна сваха божится, тако и мы не положим более веры ни на царя, ни на Боярскую думу! — рубанул ребром ладони о стол атаман Матвей. — Делать же что-то будем, други мои, когда доподлинно узнаем, что умыслят сотворить с нами царь да бояре! Ежели над Москвой облака переклубятся, то грозы не будет. А ежели собьются в черную тучу — грянет и на нашу голову лютый боярский гром! Тогда и видно будет, исполнит ли царь обещание ногайским мурзам ловить казаков и вешать, как о том писал в своей грамоте хану Урусу, толи отправит в Астрахань, сопроводив под крепким караулом, чтобы не со шли на Яик к Богдану Барбоше. — Матвей умолк, расстроенный мыслью, что по его вине верные товарищи угодили в темницкую. И кто знает, какая судьба ждет их со дня на день, или с месяца на месяц? Прав был многоопытный Богдан, не поверил царским льстивым обещаниям простить казакам ногайское побитие! Ведь не ради одного дувана — добычи клали свои головы вольные казаки, но и ради обуздания ногайских мурз, охочих до грабежа русских сел, до многотысячного полона, который гнали на продажу в неведомые бухарские да крымские земли тамошним работорговцам!

Хромоногий Иван Камышник, по натуре своей больше привыкший вершить дело молча и руками, здесь не утерпел, со вздохом высказал надежду на лучшее будущее:

— Расшиби этого воеводу гром натрое! Князья в платье, бояре в платье, будет платье и на нашу братию! Верю, братцы! Где черт не может, там казак переможет! Аль мало уже лиха довелось нам повидать, ан выжили, и не без платья были!

— Ха-а! — выдохнул скептически Тимоха Приемыш и зло засмеялся. — Было уже у нашей братии, доброе платье, да все пришлось возвернуть хитролисым ногаям! Кабы не их злоехидные происки, плыли бы мы теперь в Астрахань, обутые, одетые и с государевым жалованьем в карманах! Эх, дал бы господь счастья хотя бы разок еще заглянуть в кибитки да юрты тех мурз! Обычно приговаривают лодыри, что пальцы врозь торчат, работать мешают! А тут не помешали бы, нет, сработали бы чище мужицких грабле й!

Матвей с трудом взял себя в руки и усилием воли заставил быть сколь возможно спокойнее. Он обнял Ортюху за плечи, встряхнул:

— Еще не каркнула, казаки, над нашими головами черная ворона! Думается мне, что песня у воеводы будет долгой — пока гонцы довезут его донос о нашем заточении до царских ушей, пока царь примет какое-то решение и это его решение по зимнему времени привезут в Самару, много воды подо льдом из Волги утечет! А нам надобно крепко думать о своем спасении. И не в Астрахань подадимся служить коварному боярству, а к своим братьям-казакам на Яик! Оставим масляные блины воеводские, пойдем пресных раков в Яике ловить. А на прощание так скажем: вот тебе, воевода, хомуты и дуги, а мы тебе впредь не слуги! Любо вам так, есаулы?

Есаулы переглянулись, успокаиваясь. Знали, не раз уже атаман выходил из тяжких ситуаций, отыщет лазею из темницкой и на этот раз.

— Любо, атаман Матвей! Добрый жернов все пережернует! — за всех ответил старец Еремей. — Что хан, что царь — одна стать! Хоть вера и разная у этих богами поставленных над нами правителей! Не зря в народе говорят, что блоха блоху не кусает! Не царская милость спасет нас, думается мне, а братья казаки. Только вот как гонца к ним снарядить, да поскорее!

— Твоя правда, отче Еремей, из этой темницкой к атаману Барбоше нарочного послать нам не удастся, — с горечью выговорил Матвей, в который раз внимательно осматривая новопоставленный дом: «Ежели бы и ухитрились как ни то через двери на крыльцо выскочить, так без оружия в военном городке далеко не убежишь. Вмиг либо бердышами срубят, либо из пищалей прострелят». Вслух сказал то, о чем успел вспомнить в эту тяжкую минуту: — Братцы, а ведь мы напрочь забыли про наших казаков! Митяя и Федотку! Молоды — да, но ум не ждет, когда борода отрастет до пояса. В Сибири, помните, себя показали бывалыми молодцами, и на Яике дрались не хуже старых казаков! Уже в ночь, нас не дождавшись к ужину, всполошатся оба, непременно слух по Самаре пройдет, что воевода обманом заманил нас в губную избу и посадил под стражу! Как ни то, да смекнут весть подать на Яик!

Ортюха, вспомнив о молодых казаках, атамановых любимцах, повеселел, не вставая с лавки, ногами отбил о пол лихую пляску.

— Сел Ерема на кобылу, у кобылы ни копыта, не пашет, не пляшет, головой только машет, кнутом избита, в работе разбита, травушки не ест досыта! Эх, князь Григорий, не могучий ты Егорий, а в народе ты Егорка, кувыркнешся в грязь с пригорка!

К всеобщему удивлению старец Еремей пальцами снизу вверх распушил седую бороду, легко при своей дородности выступил на середину горницы и с припевкой прошел кругом, от стола к печи и обратно, выделывая ногами хитроумные кренделя: