Последний атаман Ермака

– Велика ли охрана воинская при том караване, спроси, Байсуб, – обратился атаман к татарскому толмачу, поглаживая коротко стриженную бородку. Его карие с прищуром глаза пытливо всматривались в смуглое, морщинами изрезанное лицо бухарского купца.

«Остерегается, чтобы не повторилась беда, какая случилась с подложным посольством кучумовского княжича Бекбулата и мурзы Кутугая, вернее, с карачинским, – подумал Матвей, – и вполне резонно остерегается – на одни и те же грабли только слепой может наступить дважды. А тутошние людишки татарские и бухарские под одним аллахом ходят, поди да разбери сразу, у кого что на уме!»

– Охрана невелика, Ермак Тимофеевич. Ратных воинов, сказывает купчина, всего три десятка, прочие погонщики верблюдов и лошадей. Шли своей землей без опаски, пока не приблизились к владениям Кучума и не встретили посланцев хана с повелением повернуть назад под угрозой быть побитыми и пограбленными, – пересказал ответ Махмет-бая сперва Байсуб, а потом и Микула.

– Добро-о, – в раздумье проговорил атаман Ермак, вновь взъерошив кучерявую бороду. Потом решительно сказал толмачу Байсубу, а сам испытующе глядел в сухощавое лицо бухарского кутидора: – Дозволяем гостям ночевать здесь, на берегу, в Кашлыке покудова им делать нечего. Поутру, подумав, порешим, что и как делать будем, с купцами вместе альбо сами по себе.

Кутидор Махмет-бай выслушал казацкого предводителя спокойно, обеими руками огладил бороденку сверху вниз, приложил ладони к груди, поклонился, отошел к стругу и что-то негромко приказал своим людям. Атаман Ермак обернулся к Микуле, одними глазами спросил: о чем он говорил? Микула в замешательстве пожал узкими плечами, скорчил в досаде безбородое лицо, а за него, коверкая иные слова, ответил толмач Байсуб:

– Повелеть котел нести на берег река, ужин варить, плов делать.

– Чудно! Что-то я не видел на струге бегающих баранов, – заметил острослов Ортюха Болдырев. – Должно, спали еще, вот теперь, очнувшись, под нож пойдут, ежели в реку не сиганут, со страху спасаясь от бухарских зубов!

Толмач Микула пояснил, что в дорогу бухарцы берут с собой вяленое мясо, так оно дольше сохраняется в жаркую пору.

– Аллах с ними, – поразмыслив, проговорил Ермак, направляясь вверх от реки к городку. – Пущай едят своих вяленых баранов. Однако, Матвей, оставь десяток казаков с Иваном Камышником на берегу, якобы для бережения бухарскому купчишке, а паче того, чтобы досматривать за гостями недреманно. Господь добр, да черт проказлив, – добавил атаман свою любимую присказку. – Не учинилось бы и нам какого лиха. Шли ведь через земли Кучума да Карачи. Ночевавши там, могли и тамошних блох нахвататься.

– Твоя правда, Ермак, – согласился Матвей Мещеряк, поотстал немного, поманил десятника Ивана Камышника и, таясь от бухарцев, которые шумной толпой сошли на берег и гомонили по-своему, устанавливая огромный котел, передал повеление атамана. Иван выслушал молча, кивнул головой, мол, уразумел, и пошел распорядиться, чтобы и его казаки зажгли себе в ночь костер, подальше от воды, у самой кручи.

– Чем поужинать, я тотчас же пришлю к вам старца Еремея, – пообещал Матвей и добавил с улыбкой: – А иначе, не евши, языки изжуете, глядя, как бухарцы плов с бараниной наворачивают большими ложками. Потерпите малость, – и поспешил в Кашлык вслед за Ермаком.

Поутру казацкие командиры и стрелецкий голова Иван Глухов собрались у атамана, недолго обсуждали, идти ли им встречь бухарскому каравану, рискуя ввязаться в новые схватки с войском побитого Карачи и ушедшего в верховья Иртыша самого хана Кучума, или ограничиться обороной Кашлыка и ждать прибытия новых ратных сил из-за Каменного Пояса.

Осторожный стрелецкий голова высказал опасение, что, отправляясь в поход, они рискуют потерять многих казаков и тем самым подвергнуть опасности все отвоеванные у Кучума земли.

– Бог весть, – добавил в конце Иван Глухов, пятерней ерша светло-желтые прямые волосы, сняв стрелецкую красного сукна шапку, – вдруг да откажет Боярская дума слать за Камень новых стрельцов, узнав от Ивана Киреева о смерти воеводы Болховского и его стрельцов? И неведомо нам, каковы теперь дела у царя Федора Ивановича на польских рубежах да на южных засеках. Может статься, что теперь каждый стрелец дорог тамошним военным командирам. А с Сибирью, скажут царю воеводы, и повременить можно, не так уж и дорого плачено государевыми людьми!