Последний атаман Ермака

Через час обласканные и накормленные бывшие пленники сидели на атаманском струге. Промысловик Наум Коваль, мужик сорока лет, крупный, с широкой русой бородой и с голубыми внимательно глядящими глазами, с тремя ровными рубцами на левой щеке – следы медвежьих когтей – неспешно рассказывал атаману Ермаку и Матвею Мещеряку свою полную происшествий судьбу. Рядом, стыдясь открыто любопытных казачьих взглядов, пряча карие продолговатые глаза под опущенными ресницами, сидела напуганная девушка, русоволосая в отца, с длинной толстой косой. Когда-то опрятный, а теперь испачканный и измятый шугай приводил девицу в еще большее смущение, и она то беспрестанно одергивала низ шугая, то разглаживала на коленях длинный, шитый из голубой шелковой ткани сарафан. Марфа изредка бросала взор на атамана Ермака и сидящего на скамье струга рядом с ним красивого сероглазого, темно-русого и высокого ростом Матвея Мещеряка, словно по их глазам пыталась узнать, что ждет их, простых промысловиков, негаданно оказавшихся среди разудалых казаков, которые не боятся ни бога, ни самого дьявола.

– Три года назад, – рассказывал Наум Коваль, – с партией промысловиков из Нижнего Новгорода мы сплыли на лодках к самарскому урочищу, где у нас в прежние времена были отрыты добротные землянки, хранились припасы соли, дрова для рыбного и иного копчения. Из урочища выходили ставить сети на осетров, забирались далеко вверх по реке Самаре, били зверя ради ценных шкур. В одно из таких хождений на наш ночной костер налетела толпа ногайцев, меня и Марфушу взяли арканами, так что мы и за оружие ухватиться не успели. Троих наших товарищей стрелами побили, но двое успели отбиться и скрылись в кустах приречья, думаю, им удалось счастливо избежать неволи и воротиться домой.

– Зачем же дочку с собой взял на такое опасное дело? – удивился Матвей Мещеряк. – Всем же ведомо, что ногайские ватаги не так уж редко делают набеги даже на крупные селения, а не только на становища промысловиков по реке Самаре!

– Сирота она наполовину, матушка ее, Прасковья Филиппова дочь, умерла давно, вот и росла около меня, сноровку мужскую перенимала. Со снастью ли, с ловушкой ли на пушного зверя – все едино ловка. Пищаль ей тяжела, зато из лука бьет так, что иному ратнику на зависть.

– Неужто? – искренне удивился атаман Ермак и с восхищением посмотрел на зардевшуюся от смущения Марфу. – Надо будет как-нибудь на берегу испытать ее сноровку.

– На гусиной охоте по осени больше всех птицы добыла! – похвастал Наум Коваль и погладил дочь по плечу, добавив с гордостью: – Будет кому старого отца кормить, с голоду не скончаюсь.

– Что же дальше с вами приключилось? – не утерпел и спросил Матвей, с улыбкой наблюдая, как Марфа, стесняясь мужского внимания, закусила ровными белыми зубами нижнюю губу. – Как в Сибири вы оказались, у князя Бегиша?

– Привезли нас в ставку хана Уруса, а там тем временем гости были от сибирского хана, а среди них и князь Бегиш. Увидел Марфушу и ну клянчить у ногайского хана, чтобы продал он нас ему. И причину выставил нелепую – давно, дескать, хочет его супружница иметь у себя служанку из молоденьких русских девиц.

– Надо же! – не переставал удивляться Матвей. – Должно, от великой спеси такое желание у глупой бабы!

– Не иначе как хорошую цену предложил Бегиш, потому как уступили ногайцы. Нас увезли в этот городок. Марфушу забрала к себе князева супруга. Грех сказать, излишне не обижала, иногда даже баловала нарядами из своего сундука, а я с иными татарскими промысловиками был часто на разных охотничьих выездках. И не единожды мог конно уйти от присмотра, да всякий раз страх за дочку удерживал. – Наум помолчал, глядя на плывущие следом за атаманским казачьи струги и на струг бухарского купца Махмет-бая, потом снова заговорил: – Все изменилось в тот день, когда в городок приехали на конях казаки с атаманом Иваном Кольцо. Я с десятком татар возвращался с охоты, когда въехали в ворота, увидел родных людей, сердце возликовало. Решил я, что русский царь учинил мир с ханом Кучумом, что после побития сибирского войска под их столицей будет обмен пленными, и мы с Марфушей снова возвратимся на Русь. И вдруг за спиной слышу слова о том, что казаков ночью по приказу Карачи всех поубивают! Должно, на моем лице отра зился такой испуг, что ближний татарин закричал на своего соплеменника: «Ишак! Урус тебя понял!» и огрел меня саблей плашмя по голове так, что я свалился с коня без сознания. Очнулся в подземелье, связанный. Надо мной с кувшином воды, которой он щедро поливал меня, стоял княжеский стражник, тот самый, который указал вам на потайное подземелье. Он развязал мне руки и ноги да и говорит: «Иди! Князь Бегиш разрешил. Казак совсем мертвый!» Вышел я на свет божий, да свет тот не мил стал: над городком дым клубится, догорал срубовой дом, в котором ночью осадили спавших казаков…

Наум Коваль уточнил, что и без того казаки из пищалей побили многих татар, пока сруб не заполнился огнем и дымом.