Последний атаман Ермака

Стрелецкий сотник споткнулся на ровном месте, гримаса ужаса исказила полнощекое лицо, глаза широко раскрылись от удивления:

– Матерь божия! Надо же такому случиться! Неужто и воевода Мансуров тако же оплошает, как оплошал князь Болховской? Что тебе, атаман, ведомо об этом?

– Слух был, когда мы с Печоры-реки перешли на Каму и прибыли в Соль-Камский городок, что воевода Мансуров уже ушел за Каменный Пояс с большим отрядом стрельцов. И сказывали нам строгановские люди, будто взял он с собой изрядный запас ратного и харчевого довольствия. Кабы знали мы в Кашлыке, что воевода идет к нам, не оставили бы ханскую столицу татарам. – Последние слова атаман Мещеряк проговорил с заметной долей печали, что по неведению ему и казакам пришлось оставить кровью политую сибирскую землю во власти коварного Кучума. «Кто знает, каково теперь, в лютую зиму, воеводе Мансурову и его стрельцам приходится, – подумал со вздохом Матвей, – вместе, глядишь, сдюжили бы стоять против татарского воинства…»

Встречные жители Китай-города уступали дорогу казацкому обозу, где на санях бугрилась укрытая парусиновым полотном поклажа, а по бокам сидели с измученными, почерневшими от морозного ветра лицами странные диковатого вида люди с пищалями в руках. Из-под закрытых ворот неистовым лаем их провожали разномастные собаки, щедро обнажая мощные клыки. Стрелецкий сотник, время от времени продолжая покачивать головой, переживая жуткую смерть собратьев в далекой Сибири, на ходу пояснял Матвею, какие строения разместились на Никольской улице, по которой они приближались к московскому Кремлю:

– Вот эти хоромы по левую руку – бояр Шереметевых, а вон в том по правую руку срубовом доме с пристроем проживает великий человек, государев печатник, бывший дьякон Иван Федоров. Этим летом в печатном дворе выпечатана им вторая книга на Руси – «Часословец». Печатный двор подальше будет. Вот слева дома знатных людей московских Телятевских, а вот справа Никольский греческий монастырь. Вона как чернокафтанники чистят подворье после бурана, только подрясники на ветру треплются! Рядом с монастырем и есть постройки печатного двора и жилье для тамошних умельцев. Теперь по правую руку Заиконоспасский белокаменный монастырь, а насупротив него, за кирпичными стенами, старейший в Москве Богоявленский монастырь, поставленный, как говорят монахи, еще при московском князе Данииле Александровиче. Чуток подальше, на Ильинке, хоромы князей Шуйских, там несколько крепких, за дубовыми воротами, подворий.

«Повидаться бы с князем Шуйским да порассказать славному воителю о походах Ермака Тимофеевича», – пронеслось в голове Матвея Мещеряка, в то время, как словоохотливый сотник продолжал рассказывать о строениях Никольской улицы.

– Ну и вот, по левую руку на весь Китай-город стоят, как видишь, атаман, торговые ряды, а у стены справа Земский двор. Вам надобно явиться туда, а уж они скажут, где вам поселиться да когда предстать пред государевы очи. Но прежде, конечно, вам надо повидать думного дьяка Дружину Пантелеева, главу Казанского Дворца. Мимо него вам к государю Федору Ивановичу не пройти. Да и государева шурина Бориса Федоровича Годунова не миновать одарить соболями. На его сестре Орине Годуновой женат сам царь Федор Иванович, потому он у государевой постели первейший советник, а иные промеж себя открыто величают Бориса Федоровича истинным правителем Московского царства. Говорю вам это, казаки, чтобы вы в речах своих простолюдинских какую охулку не допустили. Кругом послухи с поросячьими ушами, а слово, ведомо вам, не птаха, вылетело из-под усов, так сызнова не ухватишь и за зубы не запихаешь. А вот и Земский двор. Туточки вас примет дьяк Ларион, укажет место, где стоять вам на посте. Поклонитесь ему каким-нибудь подношением, он отдарит вас щедрой улыбкой, да и в делах московских может какую ни то лепту полезную принести.

– Спаси бог и тебя, сотник, – поблагодарил провожатого атаман Матвей, развязал котомку, которую всегда возил с собой в санях, вынул переливчатую соболью шкурку, протянул служивому. – Возьми в гостинец от казацкого воинства, Степан. А в церкви будешь – поставь поминальную свечу перед иконой за упокой души атамана Ермака и всех казаков, погибших в Сибирском царстве.

Стрелецкий сотник с нескрываемой радостью принял соболя, сунул его за пазуху кафтана, поблагодарил казацкого атамана:

– Бог даст, еще свидимся, атаман Матвей! Москва – большой город, да улочки, сам видишь, тесноватые. Нужда будет – сыщи меня в стрелецкой слободе за Москвой-рекой, авось чем и пригожусь. Домишко мой поменьше расписных хором князя Шереметева, с резными наличниками, да тамошние жильцы хорошо знают, где я провожу свои дни, когда не на службе, аккурат над обрывом реки стоит, а над водой близ окраины слободы, небольшая осокоревая роща, место приметное. Теперь стучись в ворота Земского приказа, дьяк Ларион, должно, уже воротился после обеда к службе.