Последний атаман Ермака

Своими руками будем ли сухие поленья кидать в пожарище междоусобицы? Любую распрю меж собой надобно решать миром, по-божески, не взывая к себе в подмогу черный люд! Коль запылают хоромы с входного крыльца – и на чердаках не сыскать тогда спасения, какого бы ты роду-племени ни был!

– Владыко, твоими устами говорит сам Господь! – поспешил вставить слово Василий Иванович Шуйский, едва не поясно кланяясь митрополиту. – Всем боярским миром просим тебя – спаси царя Федора Ивановича от гнева лютой черни, утишь безумствующих! Тебя услышит всякий, твоему слову больше веры, чем каждому из нас!

Митрополит сдвинул к переносью седые лохматые брови, сурово посмотрел в сторону правителя Бориса Годунова, спросил:

– Готов ли ты, Борис Федорович, пойти на мировую с князьями Шуйскими ради всеобщего успокоения в Москве?

Борис Федорович вздрогнул, перекрестился и с готовностью ответил митрополиту, а сам внимательно следил глазами не за шумливым князем Андреем, не за суровым Иваном Петровичем, а за Василием Ивановичем, видя в нем, по всей вероятности, человека, готового пойти с ним на примирение в ущерб единству в семействе Шуйских.

– Владыко, видит бог, и в помыслах моих не было затевать вражду между боярами, верными государю царю Федору Ивановичу! На этом крест святой готов целовать!

– Не токмо крест, но и копыто сатаны поцелуешь, когда на шею петля пеньковая накинута! – проворчал негромко Андрей Иванович, подойдя вплотную к князю Ивану Петровичу. – Что делать будем, князь Иван? Не чаял я вмешательства митрополита! Ведомо, что и он за развод царя Федора с неплодной Ириной! К чему же теперь такой поворот от своих же ворот?

Князь Иван Петрович вздохнул, покомкал седеющую бороду, на скулах от волнения еще ярче обозначились красные прожилки, высказал свое соображение:

– Устрашится царь Федор смуты, то так! Но выдаст ли Бориса, в том у меня большое сомнение. Стало быть, не пришел наш час схватиться с Годуновыми зев в зев! Надобно через митрополита уговорить царя на удаление Годуновых от трона, хотя бы и оставить царицу Ирину при нем, коль он так вцепился в нее обеими руками! А наперед будем уповать на то, что подрастает царевич Дмитрий, который теперь с матушкой своей из рода Нагих проживает в Угличе. По смерти Федора Ивановича он сядет на трон, а он-то к Годуновым, знаю доподлинно, не питает приязни. Сказывали мне доверенные доглядчики, что он, потешаясь, велел сделать ему большую куклу, назвал ее Бориской Годуновым и истыкал ее ножом, приговаривая всякие ругательства!

– О господи! – прошептал князь Андрей и слегка побледнел даже, – Борис непременно знает об этом! Неужто он не примет тайных мер обезопасить себя и свой род? Боюсь за царевича, надо ждать – он не успел закончить своих слов, как Иван Петрович прервал его:

– Об этом поговорим дома, князь Андрей. Видишь, меня митрополит к себе призывает.

Он прошел в центр палаты, оставив князя Андрея у разбитого окна, откуда по-прежнему неслись громкие крики с повторением имени Бориса Годунова, поклонился митрополиту, спросил:

– Звал, владыка? Что сказать хочешь?

Митрополит Дионисий перекрестил его и скорее властным, нежели просительным тоном заговорил с ним:

– Идем, князь Иван Петрович, к народу! Тебя знают, тебе поверят, что нет у вас вражды с боярином Борисом Федоровичем, а потому и причины волноваться у черни нет никакой! И я скажу свое слово в умиротворение паствы. Не утишим мятежную толпу – быть в ночь великому разорению стольного града Москвы! Да не уподобимся Далиле, которая лишила силы Самсона и предала его в руки презренных врагов его![19] А наша сила перед московской чернью – в единении, тем паче перед ликом всеобщего побития! Идем, князь Иван Петрович, исполчимся крепостью сердца и светлостью разума нашего!

Стремянные стрельцы у входа в Грановитую палату расступились, и оба посланца Боярской думы вышли на высокое Красное крыльцо, оказались перед многотысячной орущей толпой, но из общего гомона довольно часто и разборчиво доносилось требование выдать на правеж правителя Бориса Годунова.

– Подай нам, владыка, Бориску Годунова!

– На Лобное место его! Там ему и честь великая под кнутом ката!

– Силушки нет платить подати непомерные! У правителя в год до ста тысяч рублей набирается с народа, а у меня и ста рублей от скудного торга не получается! Чем расплачусь? Аль в кабалу идти вместе с детишками?

– Вот-вот! Отдай детишек! Авось Бориска-живодер невинным дитем подавится, народу в облегчение!

– Осиновый кол меж ребер этому упырю!

– Надобно и еще кое-кому красного петуха под крышу подпустить! Знать будут бояре, каково строиться московскому люду на недавнем от татар пепелище!

– На правеж правителя! От его подлой руки принял смерть князь Никита Романович!