Последний автобус домой

– Он не ваш и не мог быть вашим, пока не будут подписаны отказные документы. А теперь они подписаны не будут. Ребенок должен поехать со мной. Пожалуйста, не усложняйте ситуацию.

Муж и жена прижались друг к другу, не веря ее словам. Потом миссис Сарджент, как в тумане, пошла наверх и вскоре вернулась с трехмесячным малышом, завернутым в шаль. Розовенький со сна, он недоуменно таращил глазенки. От него пахло младенческой испаринкой и молочком.

– Как же вы можете так поступать с нами? Вы же так радовались, когда у нас появился Саймон! Мы будем жаловаться на вас!

– Мне очень жаль, но таков закон. У вас будут другие дети. – И как у нее язык повернулся сказать им это! Она же прекрасно знала, что после появления таблеток и разрешения абортов белые малыши стали такой редкостью! Этой немолодой уже паре очень повезет, если им представится еще один шанс усыновить ребенка, в их-то возрасте!

Конни уложила ребенка в переносную колыбельку, но, увидев над собой чужое лицо, Саймон горько расплакался. Она сунула ему в рот новенькую соску, как было велено, и он яростно зачмокал.

– С нами ему никогда не требовалась соска, – заплакала миссис Сарджент, склоняясь над ним и подтыкая одеяльце поуютней. – Пожалуйста, разрешите, мы сами его отвезем. Он ведь напугается, если вокруг будут все чужие.

Конни была непреклонна. На ее стороне сила и закон. Она никому больше не позволит отрезать ребенка от родной матери. Если она не смогла помочь себе, то поможет хотя бы другой несчастной матери.

Она уехала, оставив Сарджентов рыдать на улице у входа в дом. Проехала Салфорд и Фарнворт, добралась до Ньюбери, но тут ребенок расплакался – так отчаянно, что она остановила машину и, как могла, постаралась его успокоить. Обезумевшие от горя лица приемных родителей всё стояли у нее перед глазами… Как она могла так поступить с ними? Они привязались к мальчику, как к родному, а теперь его оторвали от единственных родителей, которых он знал. И все же закон на стороне молодой матери, родившей его. Почему же тогда ей так хочется сейчас вернуть его Сарджентам? Нет, это непрофессионально… Внезапно ее прошиб пот. Как же бесчеловечно и хладнокровно она поступила! И она заревела – почти в один голос с Саймоном… Бюрократические порядки вдруг показались ей такими жестокими, бездушными, выхолощенными. Как же ей стыдно за ту роль, которую ей пришлось сыграть!

Не стало ей легче и тогда, когда она свернула к облезлому домику с покосившимся забором и газоном, заросшим густой травой. Девчонка лет пятнадцати тут же выхватила у нее малыша.

– Даррен приехал! – завопила она, и все сбежались, пытаясь успокоить зашедшегося криком ребенка.

– Спасибо, милочка, – кивнула ей по виду измученная заботами женщина. Во рту она держала окурок и криво улыбалась. – Ну-ка, дай-ка его сюда! А он ничего, симпатичный… Спасибо. Дома со своими все-таки всегда лучше. Вот она, – и она показала на девчонку, – теперь будет его сестрой. Всем, кто будет спрашивать, скажем, что это мой сын. Это дядя ее постарался. Потом-то его, конечно, посадили, пусть расплачивается за то, что надругался над ней.

– Я буду регулярно вас навещать, – предупредила Конни, но никто не слушал ее, все тетешкали малыша, словно им принесли нового щенка.

– Конечно-конечно, милочка, если только застанешь нас дома! Не забудь постучать шесть раз, а то мы решим, что это сборщик арендной платы! – расхохоталась новая мать Даррена.

Почему, откуда эти смешанные чувства, эти сомнения? Ребенок вернулся в свое гнездо – да, бестолковое, но это его родной дом, и здесь он вырастет в окружении лжи, скрывающей тайну его рождения. Конни, превозмогая себя, улыбнулась. Да ведь и они с Джой прошли через такое, и никакого вреда им это не причинило – или все-таки был вред? Каким всё стало неоднозначным… Одно она поняла наверняка: с детьми она работать не хочет. Это слишком болезненно.

И вот теперь она пытается специализироваться на работе с престарелыми. Пусть они часами ворчат и ноют, но заполнять для них всевозможные формы и справки куда спокойнее, чем судить о семье для ребенка. Никогда больше она не хочет оказаться перед такой страшной дилеммой.

Что бы там ни было, работу свою она полюбила, и работа занимала всю ее жизнь, особенно внешнюю ее сторону. Бабуля все больше сдавала, ей требовался кто-то рядом, и Конни была тут как тут, вертелась вокруг нее, словно подросток. Жила она снова дома и постепенно превращалась в законченную старую деву.

Конни сфотографировала себе на память Розу и Амбер в день крестин. Роза поправлялась медленно, никак не могла вернуться к себе прежней, но, несмотря на то что передвигалась с трудом, она никогда не жаловалась на судьбу. Когда получалось, она всегда сопровождала Марти в поездках. Он нашел себя: как звукоинженер для звезд он пользовался большим спросом, работал в студиях и помогал организовывать концерты в самых неожиданных местах.